10.10.2018. APCNEWS.RU. Осенью же 1919 г. пришлось мне явиться в Народный Суд по делу об отказе от военной службы (о чем я уже упоминал).
Служба новостей APCNEWS.RU со ссылкой на сайт Ахилла представляет: Отрывки из книги Владимира Марцинковского «Записки верующего». Продолжение. Начало. Часть 2. Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6, Часть 7, ЧАСТЬ 8.
Считаю не лишним вспомнить здесь главные моменты, характеризующие мое отношение к военной службе.
Еще со времени первых лет студенчества я стал отрицательно относиться к войне, под влиянием Нагорной проповеди, в силу завета Христа о любви к врагам.
По окончании Университета я не подлежал военной службе, как штатный преподаватель гимназии.
В 1913 г. я оставил государственную службу, посвятив себя Христианскому Студенческому Движению в России. От военной службы я был свободен, как прослуживший б лет учителем гимназии на государственной службе.
И вдруг в 1914 г. грянула война. Тогда учительская льгота потеряла силу именно потому, что я не состоял на государственной службе. В дни объявления войны я жил у себя на родине, в селе Волынской губернии, в 70 верстах от фронта, где уже наступали австрийцы. Мобилизованных в пограничной области посылали непосредственно на фронт, не давая даже военной одежды, а лишь снаряжая ружьями и патронами. Я поехал в Дубно, где был воинский начальник.
По дороге очень волновался. Теоретически вопрос о войне был ясен: я должен отказаться. Но практически непосредственная действительность, военное положение прифронтовой полосы ставило в тупик.
Помню, я раскрыл бывшее у меня в кармане Евангелие — глаза упали на стих: «Вас постигло искушение не иное, как человеческое; и верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести» (1 Кор. 10:13).
Я ухватился за эти слова, как за якорь — и все предал на волю Божию.
Прибыли в Дубно. Воинского начальника в его управлении не оказалось. Он присутствовал на приемной комиссии в другой части города. Пришлось идти туда пешком, очень далеко.
За год работы в Студенческом Движении от постоянных лекций, долгих бесед, поездок у меня переутомилось сердце, — и теперь я чувствовал себя особенно слабым, тем более, что мы проехали на телеге 35 верст.
Врач в белом кителе, наклонившись, слушал мое сердце. Что-то сразу усмотрел и безнадежно покачал головой, сказав какое-то латинское слово. Мне дали белый билет, т. е. уволили вчистую. Отец, сопровождавший меня, сестра, плакавшая всю дорогу, — просияли. Я ощущал большую радость жизни. Да, испытание не было «сверх сил», как говорится в приведенном стихе.
Как радостно было вместо фронта или тюрьмы оказаться в саду родного села!
«Я знала, что так будет, — говорила одна знакомая, с которой мы много беседовали о Христе. — Вы должны еще остаться на этом свете для религиозной работы».
В 1916 г. меня все же вторично мобилизовали. Я пошел на осмотр, захватив свой белый билет с указанием статьи о болезни сердца.
Сердце нашли здоровым. У меня был невроз сердца, явственные перебои — врачи говорили о неизлечимости и смертельной опасности моей болезни всякую минуту. В санатории Крюково врач советовал оставить тревожную студенческую работу и вернуться к регулярной учительской службе. «А другой при студенческой работе будет здоров?» — спросил я. «Нет, это будет со всяким. Уж такая нервная работа…» Я остался при студенческой работе. И вот сердце все-таки поправилось.
«Годен…» — сказал председатель комиссии (в Екатерининском зале Московской Городской Думы).
«Постойте, ведь я имею еще недостаток… Я близорук…» — «Снимите очки… Видите вон те знаки?..« — «Ничего не вижу…» — «А нас видите?» — спросил он раздраженно. «Вижу… Прошу вас исследовать меня инструментами…» — «Здесь нет инструментов… А посылать в госпиталь не велено…»
«Вот я на днях был в Алексеевской городской лечебнице, и у меня рецепт на очки… три с половиной диоптрии». — «Это не документ». — «Ополчение 2-го разряда», — вдруг сказал председатель и поставил соответствующий штемпель. (Это означало свободу, ибо данная категория в то время не призывалась.) Через год новая мобилизация, но меня освободило положение штатного преподавателя, которое я временно совмещал со студенческой работой. Летом 1918 г. чехи взяли Самару. Установилась белая власть (так называемая учредиловская — управлял Комитет Членов Учредительного Собрания). В октябре подошли советские войска. Опять мобилизация (со стороны белых). Попал и мой возраст. Я написал письмо об отказе на основании религиозных убеждений и пошел на другой день в Управление воинского начальника.
Прихожу к дому, вывески не нахожу. Спрашиваю у прохожих. Оказывается, Управление вместе с белыми войсками ушло из города.
Установилась опять советская власть.
Новая мобилизация, теперь со стороны красных. Иду в военный комиссариат, захватив то же самое письмо, как некоторое доказательство своего беспристрастия в вопросе войны: не помогал воевать белым, не буду помогать и красным.
— Вы ведь из Москвы? Так вам в Москве и призываться, — сказали мне в комиссариате.
В это время, уже с 4-го января 1919 г., стал действовать новый закон, в силу которого можно было освобождаться от военной службы по религиозным убеждениям, если подсудимый мог доказать свою искренность, а не оказывался, по тогдашнему выражению, «шкурником».
Был организован «Совет религиозных общин и групп», куда входили представители различных вероисповеданий. Участвовали В. Г. Чертков, И. Н. Колосков (от христиан-трезвенников), П. В. Павлов (от баптистов) и т. д.
Эти представители имели право быть экспертами на суде.
Приехав в Москву, я подал заявление об отказе в местный Народный Суд (бывший Мировой суд).
Вот настал день суда.
Дело слушалось при открытых дверях.
Присутствовали в публике знакомые, толстовцы, христиане-трезвенники.
Я был вызван к столу.
Экспертом моим был П. В. Павлов.
Он разложил перед судьей в качестве вещественных доказательств ворох моих афиш лет за 10 и пояснил, что в Петрограде и Москве всякий слышал или эти лекции, или про эти лекции — и что в них всегда проводилась идея христианского идеализма, братства. Один из деятелей Студенческого Движения, хорошо знавший меня, попросил у судьи слова, как частный свидетель, и рассказал мою биографию, — между прочим, о том, как я ходил в народ, в течение многих лет, в качестве книгоноши Св. Писания, как вел кружки молодежи, собирал детей улицы в частную школу и т. д.
Судья, человек лет 55, назначенный советской властью из числа прежних мировых судей, очень внимательно слушал.
Я хотел еще высказать свидетельство о Христе и Евангелии, попросив дать мне «последнее слово».
Но судья сказал: «Слова не нужно. Дело само за себя говорит»…
И стал тут же быстро писать заключение.
В конце заседания суда приговор был объявлен в следующей форме:
«Именем РСФСР — прошу встать!»
Все встают в напряженной тишине.
И он читает постановление народного суда. (Привожу точно по выданной мне копии приговора.)
«1919 г. сентября 17 дня, именем Российской Социалистической Федеративной Советской Республики, Местный Народный Суд Бронного участка г. Москвы в составе Народного Судьи Трухачева и очередных Судей-Заседателей, рассмотрев дело по ходатайству гражданина Марцинковского Владимира Филимоновича об освобождении его от военной службы по религиозным убеждениям, нашел, что означенное ходатайство исключает всякую возможность сомневаться в полной искренности и убежденности просителя, как твердо стоящего на пути заповеди Христа о любви и стремящегося многолетними работами заронить своими проповедями среди молодежи и детей улицы ту искру любви, которая только и может обогатить духовную жизнь народа вообще, а в частности молодежи в период ее неокреплости и неустойчивости в своих убеждениях, обуреваемой современной разрухой. Таким образом, проситель Марцинковский является одним из сеятелей на ниве Христовой, достигающим или, по крайней мере, стремящимся достигнуть благих всходов.
Исходя из всего вышеизложенного и суммируя доводы экспертизы, Суд определяет: гражданина Марцинковского Владимира Филимоновича от несения военной службы во всех ее видах, как активной, так и вспомогательной, освободить, предоставив ему право работать на пользу молодежи и детей улицы, оставаясь организатором и проповедником всюду, где нищета духовная ищет и просит подаяния и пищи духовной. По объявлении копию с настоящего определения выдать просителю и сообщить в Совет религиозных общин и групп».
Раздались аплодисменты. Меня поздравляли.
Одна дама-толстовка сказала мне приблизительно так: «Было такое чувство сегодня, как будто совершалась подлинная литургия».
Дома была большая радость.
Ведь некоторые подобные дела кончались назначением в строй, в случае отказа — заключением в тюрьму; в лучшем случае, определяли в эпидемический госпиталь.
Освобождали не только судьи, подобные тому, который разбирал мое дело, но и современные, из рабочих.
Я присутствовал при подобном процессе, когда судья, рабочий М., освободил студента О. православного вероисповедания (это всегда труднее, чем при свободно-христианских верованиях, потому что православная Церковь обычно признает войну с христианской точки зрения. Данный студент цитировал отрывки из творений Отцов Церкви, отрицавших войну, например, из Ефрема Сирина).
В последнее время нередко евангельские христиане и баптисты присуждаются за отказ к тюремному заключению, хотя бывали случаи досрочного освобождения, когда самим фактом сидения и соответственным наблюдением над жизнью заключенного достаточно выяснялась убежденность подсудимого.
В начале революции, когда на окраинах, в провинции значительно процветал личный произвол — были печальные случаи жестокости.
Так толстовец X. был поставлен под расстрел.
Стоя перед взведенными на него ружьями, он сказал солдатам: «Помните, братья, что расстреливая мое тело, вы расстреливаете свою душу».
Выстрелов не последовало.
Командир собственноручно застрелил X. из револьвера.
Надо сказать, что и при старом режиме бывали случаи, обнаруживавшие стремление освободить искренних «религиозников».
Мой друг А. после отказа от военной службы был отдан в психиатрическое отделение военного госпиталя в Москве (в Лефортове) на испытание и пробыл в ужасной обстановке, среди умалишенных, 6 месяцев. Он к тому же артист-певец, окончивший Московскую Консерваторию.
По его свидетельству, молитва и чтение Евангелия спасли его от душевного заболевания. В особенности, он пережил там, по его свидетельству, силу и глубину 8-й главы Послания к Римлянам: «Любящим Бога — все содействует ко благу… Если Бог за нас, кто против нас?.. Ничто не отлучит нас от любви Божией во Христе Иисусе»…
Когда он стоял перед судом, председатель (генерал), всматриваясь в его лицо, сказал членам комиссии: «Обратите внимание на его улыбку… Это человек ненормальный».
И вот какое свидетельство ему было выдано — я читаю его и привожу теперь по памяти.
Сообщалось, что А. страдает душевной болезнью — mania religiosa, — ввиду 1) сообщаемых им каких-то таинственных сношений с Божеством (на вопрос: «кто внушил вам отказ?» — он ответил: «Господь»), 2) дурного самочувствия при виде оружия и 3) полного равнодушия к своей судьбе.
Я думаю, и Сократу можно было бы выдать такое же свидетельство: ведь и он сообщал о божественном голосе (daimonion), который руководит им, и он равнодушно принял смертный приговор.
В результате А. был освобожден, но как «душевнобольной» он должен был лишиться места учителя пения в одной из московских городских школ и стал регентом в Общине Евангельских Христиан.
Иллюстрация: картина Ивана Владимирова
Продолжение следует. Начало. Часть 2. Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6, Часть 7, ЧАСТЬ 8.