19.07.2018. APCNEWS.RU. Происхождение Евангелия, евангельской традиции – одна из сложнейших научных проблем.
Об этом Служба новостей APCNEWS.RU со ссылкой на сайт Magisteria.ru.
Евангелие в церковном предании
Происхождение Евангелия, евангельской традиции – одна из сложнейших научных проблем. Она не имеет однозначного решения до сих пор, несмотря на то, что научная библеистика насчитывает уже более двухсот лет. При этом в церковном предании есть вполне однозначные ответы на вопросы о том, кто, как, при каких обстоятельствах и когда написал евангельские тексты. Известны не только жития каждого из евангелистов, но имеются также и достаточно подробные рассказы, где и как они написали свои тексты. В научной традиции принято говорить о том, что евангелисты Матфей, Марк и Лука представляют так называемую синоптическую традицию Евангелия.
Само слово «синопсис» появилось в употреблении еще в XVI в., однако в научной библеистике оно стало использоваться после издания, подготовленного Грисбахом в XVIII в. Что такое синопсис? Синопсис – это евангельские тексты, поставленные в параллельные колонки, чтобы их удобнее было сравнивать. Появление этого синопсиса, по сути, и дало рождение критической библеистике. Пока эти тексты не сопоставлены, достаточно трудно уловить степень их расхождения и близости.
Поскольку критическая библеистика развивалась в полемике с церковным преданием, то долгое время церковное предание рассматривалось как отправная точка, но не окончательное решение проблемы. Между подходом древних святых отцов к проблеме происхождения, сходства и различия между евангелиями и подходом современных библеистов есть одно фундаментальное расхождение. Никто из святых отцов, за одним-единственным исключением, о котором я скажу дальше, не говорил о том, что евангельские тексты могут иметь некий общий источник, который им предшествовал, или источники, письменные источники, и никто из них не рассматривал вопрос с точки зрения литературной зависимости одних евангельских текстов от других.
Для большинства святых отцов, которые касались этого вопроса, каждый евангельский текст уникален, боговдохновенен и имеет происхождение либо от апостола, либо от ученика апостола, который видел Иисуса и происходившие события своими глазами. Хотя святые отцы указывают на то, что тот или иной евангелист писал для какой-то конкретной общины, они всегда отмечают, что они написали эти тексты, даже если один писал раньше, а другой позже, не сговариваясь, не сходясь в одно место и не согласовывая тексты между собой. С точки зрения святоотеческой традиции само наличие разночтений, расхождений между евангелиями подтверждает их достоверность. Т.е. апостолы согласны между собой в основных моментах священной истории и в передаче слов Спасителя, но различаются в частностях, что связано с их личным восприятием либо с той общиной, для которой они эти евангелия написали, той церковью, которой они адресованы.
Особое мнение бл. Августина
Общий подход святых отцов не разделял только блаженный Августин Иппонский. Он попытался выстроить, выявить литературную зависимость между тремя синоптическими евангелиями и, опираясь на церковное предание о порядке написания евангелий, доказать, что между ними есть прямая зависимость. Первым писал евангелист Матфей, затем евангелист Марк его сократил, затем текст был по-своему отредактирован евангелистом Лукой.
Для своих размышлений в качестве опоры, как показывают современные исследователи, Августин использовал так называемые каноны Евсевия. Каноны Евсевия представляют собой таблицу, которая часто помещается в начале древних рукописей. В Средние века она приобрела чисто декоративный характер, поэтому в нее вкралось множество ошибок и ей перестали пользоваться. Но в период поздней античности, во времена жизни блаженного Августина это был очень мощный инструмент для исследования, изучения евангельской традиции.
Что представляют собой эти каноны? Все четыре евангелия, каждый евангельский отрывок пронумерованы и сведены в таблицу, с помощью которой можно выявить параллельные места. Сначала перечисляются эпизоды, которые встречаются у всех четырех евангелистов, затем у трех, двух и, наконец, только уникальные места. Опираясь на этот инструмент, можно очень быстро проверить параллельные места. Также можно с его помощью толковать текст. Для нас вот этот механизм, кухня, что ли, святоотеческой мысли не всегда очевидна, но в действительности, видимо, дело обстояло именно так: опираясь на каноны, находились параллельные места, и с их помощью производилось толкование. Т.е. эти места на самом деле с точки зрения текста не всегда параллельны, но часто параллельны по смыслу.
Синопсисов в древней Церкви не было. Т.е. святые отцы перед своими глазами не имели все три или четыре текста сразу в параллельных колонках. Когда же эти колонки появились, теория Августина, которая разделялась на Западе большинством богословов, стала ставиться под сомнение, поскольку такая линейная зависимость не столь очевидна при более пристальном изучении. Но в святоотеческой традиции вопрос практически так и не ставился.
Папий через Евсевия
Ряд древних авторов содержит очень важные описания того, как появились евангельские тексты. Одним из ключевых авторов здесь является епископ Иерапольский Папий (ок. 70— 155/165 гг. — прим. ред.). Его сочинение полностью не сохранилось, оно известно только в отрывках, которые цитирует Евсевий Кесарийский (ок. 263—340 гг. — прим. ред.).
«Церковная история» Евсевия Кесарийского – на самом деле такой большой конспект целой библиотеки. Современные исследователи практически полностью эту библиотеку реконструировали, т.е. что Евсевий успел прочитать и откуда он успел сделать выписки. Кесарийская библиотека, к сожалению, погибла в конце IV в., и выписки Евсевия оказались уникальными. Целый ряд раннехристианских текстов дошли до нас только благодаря Евсевию.
Так вот, цитаты из Папия в передаче Евсевия оказались, к сожалению, разрозненными, и не до конца понятно, в каком объеме Папий вообще был знаком с новозаветной традицией. По крайней мере, три синоптических евангелия ему точно были известны, возможно, и Евангелие от Иоанна тоже. При этом Евсевий отзывается о Папии несколько пренебрежительно: он говорит, что это был человек небольшого ума. Может быть, в данном случае он передает какое-то самоуничижение самого Папия, который где-то в своих сочинениях так о себе самом высказался. Но в любом случае его сведения оказались уникальными.
Он говорит, что евангелист Марк написал свое евангелие, будучи секретарем или переводчиком апостола Петра, и он написал свое евангелие с его слов. При этом рассказ о том, как евангелие было написано, несколько разнится в разных местах, передается по-разному. В одном случае говорится, что римские христиане упросили Марка записать для них текст проповеди Петра, а сам Петр сначала это деяние не одобрил. В другом же варианте этого рассказа говорится, что Петр не возражал против распространения его проповеди в таком виде. При этом говорится, что евангелист Марк, передавая слова Петра, а Петр – передавая слова Иисуса, не располагали изречения Господни по порядку.
Греческое выражение «простос хриас» может быть переведено и по-другому. Возможно, здесь подразумевается один из методов, жанров, связанных с риторическими школами. Хриями в античности называли короткие рассказы, которые составлялись учениками риторических школ в качестве упражнений. Брался какой-либо персонаж древности и от его лица ученик должен был составить несколько кратких изречений или описать некую ситуацию. Т.е. это было стандартное школьное упражнения, а хрии – это как бы короткие анекдоты (в античном смысле). Соответственно, если Папий использовал это выражение, возможно, он имел в виду, что Евангелие от Марка было составлено из таких коротких эпизодов, которые не всегда выстраиваются в полную историю описания жизни и учения Иисуса Христа и апостолов.
Второе важное свидетельство Папия связано с евангелистом Матфеем. Он говорит, что Матфей поначалу записал изречения, или, как говорит Папий, логии Иисуса на еврейском языке, а потом каждый, кто как мог, переводил их на греческий и другие языки. Соответственно, из этого свидетельства выросла целая научная проблема: существовал ли когда-либо текст проповеди или притч Спасителя на еврейском или арамейском языке? Если Папий был не очень хорошо осведомлен о различиях между еврейским и арамейским, то, возможно, он имел в виду и арамейский в данном случае, поскольку известно, что евангелист Марк, несомненно, принадлежал к числу людей, которые владели арамейским языком, у него в тексте встречается масса арамеизмов. У евангелиста Матфея те семитские обороты, которые встречаются, могут отражать знание как еврейского языка, так и арамейского, там во многих случаях однозначно сказать нельзя.
По крайней мере, предание о еврейском протографе Евангелия от Матфея существовало на протяжении длительного времени. О нем говорит блаженный Иероним (342—419/420 гг. — прим. ред.) и целый ряд других авторов. При этом в церковной традиции произошло смешение Евангелие от Матфея с так называемым «Евангелием евреев» – апокрифическим текстом, который очень близок по своему содержанию к Евангелию от Матфея, но сохранился только в отрывках. То ли раннехристианские писатели путали эти тексты, то ли действительно был какой-то текст на еврейском или арамейском. Блаженный Иероним говорит, что он держал его в своих руках. Мы знаем, что блаженный Иероним владел еврейским и знал, чем тот отличается от арамейского. Очевидно, что он не стал бы говорить здесь что-то, в чем он не разбирается. Т.е. свидетельство Иеронима крайне важно, но не проливает свет на реальную ситуацию.
Поиски Протоевангелия
Существование вот этого Протоевангелия стали активно пытаться доказать и его реконструировать в конце XVIII – начале XIX в., т.е. вот это мельчайшее замечание церковного автора породило достаточно большую научную литературу и научную традицию. Кроме того, известно замечание Климента Александрийского (150—215 гг. — прим. ред.) о том, что, со слов древних пресвитеров, первыми были написаны евангелия, имеющие в своем составе родословия. Таких евангелий два: это Евангелие от Матфея и Евангелие от Луки. Имел ли в виду здесь Климент, что Евангелие от Марка было написано позже, или же он хотел сказать, что синоптическая традиция в целом появилась раньше, чем традиция евангелиста Иоанна?
Однозначно сказать нельзя, однако патриарх Фотий Константинопольский (820—896 гг. — прим. ред.), который тоже был большим любителем книжных древностей и тоже, подобно Евсевию, составил выписки из огромного числа древних книг, многие из которых утеряны, говорит о том, что сочинение Климента (которое не сохранилось, только вот эти цитаты) содержит множество басен и ему верит нельзя.
Но изречение Климента породило целую теорию. Один из исследователей XVIII в., пытаясь противопоставить нечто теории Августина, выдвинул гипотезу о том, что действительно первым было написано Евангелие от Матфея, которое затем использовал Лука, а Евангелие от Марка является кратким конспектом двух этих евангелий. Т.е. мы имеем уже не линейную зависимость, а такую более сложную по композиции теорию происхождения евангельских текстов. В целом святоотеческая традиция всегда исходила из того, и большинство современных церквей тоже опираются на это предание, что первым евангелием в любом случае было Евангелие от Матфея. Как дальше обстояло дело, имело ли место последовательное написание или какой-то иной вариант, уже не так строго определено.
Конечно, на многих оказывает влияние порядок евангелий в рукописях и печатных текстах. Последовательность Матфей–Марк–Лука–Иоанн многих подталкивает к мысли, что именно в таком порядке эти евангелия и были написаны. Хотя мы знаем, что во многих древних рукописях порядок евангелистов мог быть и иным. Скажем, очень часто на первое место ставились прямые ученики Христовы, а затем уже ученики учеников, т.е. сначала Матфей и Иоанн, а затем уже Лука и Марк или Марк и Лука, в равных порядках.
XIX в. стал временем появления огромного количества теорий происхождения Евангелия. Было предложено в качестве гипотезы существование не одного первоисточника, а нескольких. Каждый из этих первоисточников получал в научной литературе какое-то особенное наименование. Были попытки скомбинировать теории происхождения евангелий на разных языках. То они сначала были написаны на одном языке, затем переведены на другие. Пытались реконструировать некое Протоевангелие на арамейском языке, Протоевангелие на еврейском языке.
Гипотеза приоритета Марка и «источник Q»
Ученые XIX в. часто отождествляли эти тексты с какими-то обстоятельствами в истории древней церкви, указывая, что это произошло, скажем, при появлении евангелиста Марка в Александрии, или это произошло, когда он приехал в Рим вместе с апостолом Петром и т.д. Но в конечном счете была применена бритва Оккама, и целый ряд авторитетных ученых пришли к выводу, что вся евангельская традиция может быть выведена из двух источников. Большинство исследователей стали сходиться во мнении, что наиболее архаичная форма евангельской традиции сохранена евангелистом Марком, как и обилие арамеизмов, просторечных выражений. Скажем, евангелист Марк именует политических деятелей своего времени так, как это принято в народной среде: тетрархов называет царями, ошибается в точности наименований представителей римской власти.
Текст его во многих случаях крайне лаконичен, отрывочен и достаточно сух по своему стилю, тогда как Евангелие от Матфея и от Луки представляют собой уже гораздо более сложные композиции, написанные более правильно с точки зрения грамматики и стилистики древнегреческого языка. Эта гипотеза получила наименование «гипотеза приоритета Марка». В библеистике ХХ в. она стала аксиомой. По сути, приоритет Марка хотя и оспаривается, но лишь очень небольшой группой ученых. Для большинства исследователей в этой сфере вопрос, можно сказать, практически решен. Другое дело, что невозможно определить, существовали ли какие-либо древние редакции Евангелия от Марка, прежде чем этот текст был использован другими евангелистами.
Второй источник, о котором стало принято говорить – это так называемый источник Q (от немецкого слова Quelle – источник). Под ним подразумевают те общие места, которые есть у евангелистов Матфея и Луки, но не имеют параллелей в Евангелии от Марка, т.е. те изречения Спасителя или рассказы о Его деяниях, которые неизвестны евангелисту Марку. Реконструкция этого источника Q стала одним из главных проектов на протяжении всего ХХ в. и в конечном счете увенчалась, о чем я буду дальше говорить, появлением вполне осязаемого текста этого реконструированного евангелия.
В целом такой подход получил в науке наименование теории двух источников. Правда, эта теория была отвергнута католической церковью, после так называемого «Декрета против модернистов». Исследования в этой области для католических библеистов были запрещены, и католическая церковь вплоть до Второй мировой войны придерживалась древней традиции либо августиновского учения, либо его некоторой корректировки, в любом случае опираясь на утверждение о том, что евангелист Матфей написал свое евангелие первым, а все остальные от него зависят в том или ином порядке.
Поэтому в ХХ в. лидерство в библеистике перешло к протестантским ученым, где такого запрета не было. И уже в период между двумя мировыми войнами теория двух источников стала настолько широко распространена, что ее стали изучать в учебных заведениях как фундамент научной библеистики.
Евангелие от Фомы и реконструкция Евангелия Q
После Второй Мировой войны был сделан целый ряд важных находок. Одна из этих находок – открытие апокрифического Евангелия Фомы. Оно сохранилось на коптском языке и было открыто в составе рукописей из Наг-Хаммади в 1945 году вместе с целым рядом текстов гностического происхождения.
Чем для новозаветной библеистики важно Евангелие Фомы? Этот текст представляет собой набор изречений Иисуса Христа, которые частично совпадают с каноническими евангелиями, частично отличаются. Ряд изречений является абсолютно уникальным. Но в целом в Евангелии от Фомы отсутствует связанное повествование как таковое. Т.е. это то, что ученые сочли набором логий, тем самым, о котором повествует Папий. По крайней мере, появился достаточно древний текст, который датируется обычно II в. после Р. Х., подкрепляет утверждение Папия и дает основания для реконструкции источника Q и развития теории двух источников.
С точки зрения богословия это тоже было крайне важно, поскольку в тех логиях, которые, как считается, принадлежат к этому Протоевангелию Q, не обнаруживается учение о крестной смерти и воскресении Христовом. Ну, или, по крайней мере, эти изречения столь туманны, что не дают основания говорить о том, что учение или само событие было столь значимо для тех, кто это евангелие составил.
Вторым важным поворотным моментом в библеистике после Второй Мировой войны стало то, что ученые сочли возможным реконструировать текст Протоевангелия Q вплоть до буквы. Не просто вычленить в канонических евангелиях некие тексты, которые предшествуют канонической традиции и, возможно, были записаны раньше и использованы в качестве опоры евангелистами. Но можно реконструировать текст Q как текст утерянного папируса. В 80-е годы это направление вылилось в международный проект, который к юбилею Рождества Христова в 2000 году издал такой текст в качестве единого издания. Парадокс в том, что большинство ученых, которые занимаются этой темой, с тем или иным местом в этой реконструкции не согласны. По сути, по-прежнему каждый специалист в области синоптической проблемы и Евангелия Q опирается на свою собственную реконструкцию.
Более того, трудность заключается еще и в том, что во второй половине ХХ в., как я об этом говорил, господствующим критическим изданием канонических евангелий было издание Нестле–Аланда. Поскольку этот текст сам основан на субъективных критериях реконструкции, то реконструированное Евангелие Q получилось реконструкцией в квадрате или в кубе. Т.е. степень произвольности реконструкции крайне высока, степень надежности крайне низка, при том что вроде бы есть уже некий связанный текст, который вроде бы многое может сказать и об авторе-составителе, и об общине, в которой он жил, и об учении этой общины. Но если подходить с мерками строго научными, этот текст ничего не доказывает и степень его достоверности по-прежнему под вопросом.
Альтернативные теории, устное и письменное
При этом параллельно, конечно же, существовало множество альтернативных теорий. Скажем, во второй половине ХХ в. вновь возродилась гипотеза Грисбаха, о которой я говорил как о противовесе… Тогда она была противовесом теории Августина, а в конце ХХ в. она стала альтернативой гипотезе двух источников и всем попыткам реконструировать Евангелие Q. Кстати, еще один важный момент, который следует отметить. К концу ХХ века Q перестали именовать источником и стали именовать прямо Евангелием, подразумевая, что это текст, написанный уже вполне осознанно, а не просто случайный набор изречений Иисуса Христа, что за этим текстом стоит некая богословская концепция.
Существовали также попытки передатировать или, скажем, представить в качестве более древнего Евангелие от Луки – на том основании, что это евангелие лучше переводится обратно на еврейский язык, т.е. обратный перевод с греческого на еврейский получается более гладким, чем если проделать эту операцию с Евангелием от Матфея или Евангелием от Марка. Но объясняется этот феномен тем, что евангелист Лука очень точно цитирует Септуагинту. А поскольку Септуагинта переведена непосредственно с еврейского, конечно же, количество текстов, переведенных в обратном направлении, говорит в пользу Луки – он получается более еврейским в своем основании, хотя на самом деле это не так. Очевидно, что евангелист Лука из всех новозаветных авторов, наоборот, человек, в большей мере приверженный именно античной греко-римской культуре, и писал свое евангелие, опираясь на те принципы, которые существовали именно в греко-римской традиции.
Большое значение приобрела в ХХ в. гипотеза так называемого устного предания: о том, что синоптическая традиция в своей основе – записанная устная традиция и сходства и различия между евангелистами объясняются не тем, что они один копировал другого, дополняя и редактируя, а тем, что они просто каждый по-своему воспроизводили то устное предание, которое существовало в их церкви. Соответственно, исследователи выделяли некие признаки устной речи, признаки, скажем, мнемотехнических приемов для заучивания наизусть слов Иисуса Христа.
Соответственно, если мы имеем дело с устным преданием, с одной стороны, таким образом прокидывается более прочная связь между учениками Спасителя и письменными текстами и самим, естественно, Спасителем и Его учением. А с другой стороны, отвергается так называемая мифологическая школа, крайне гиперкритическая, которая была одно время популярна в XIX в., но сейчас, конечно, это совершено маргинальное учение о том, что евангелия являются литературной фикцией, что бо́льшая часть евангельских повествований не основана ни на каких событиях. Это позиция, которая большинством ученых-библеистов уже не разделяется.
Но проблема в том, что провести границу между устным и письменным крайне трудно. И понять, где евангелист воспроизводит устную речь, а где он пытается с помощью риторических приемов или каких-то сведений, полученных из других источников, ее дополнить, установить невозможно. Здесь мы подходим к очень важному моменту. Для современного человека крайне важное значение имеет письменный текст, документ, особенно если он с печатью. Документам современные люди верят безоговорочно. В античной же традиции главным было устное свидетельство очевидца событий. Если человек говорил, что он что-либо видел или знает, и этот человек обладал хорошей, достойной репутацией, то считалось, что его свидетельство максимально надежно и выше любого письменного текста. На русском языке появился перевод очень важного исследования в этой области английского ученого Ричарда Бокэма, которое так и называется – «Иисус глазами очевидцев».
Бокэм показывает, что евангельская традиция, с одной стороны, действительно в очень значительной мере опирается на устные свидетельства тех, кто непосредственно участвовал в событиях, либо тех, кто принял рассказ об этих событиях, что называется, из первых рук. Папий, когда рассказывал о происхождении евангелий, говорил, что был знаком с пресвитерами. Но это слово может означать еще и «старец», т.е. тот, кто давно пребывает в Церкви, не обязательно речь идет о священном сане в данном случае. По крайней мере, он, несомненно, знал двух таких старцев. Одного звали Аристион, другого Иоанн. И через них он получил свидетельства, которые восходят непосредственно к апостолам, что было очень важно для древней церкви – подтвердить апостольское происхождение евангелий. И Ричард Бокэм в своем исследовании находит целый ряд дополнительных нитей, которые связывают евангелистов с описываемыми событиями. Он показывает, как они опирались на свидетельства современников, показывает, какое значение имеют имена упоминаемых персонажей.
Скажем, в событиях крестной смерти Спасителя говорится, что крест Иисусу помогал нести Симон Киринеянин, отец Александра и Руфа. Эти Александр и Руф больше себя никак не проявляют в последующем повествовании, но упоминание этих личных имен крайне важно для того, чтобы подтвердить достоверность излагаемых событий. Т.е. это те люди, которые были известны первым слушателям Евангелия, и их назвали здесь именно для того, чтобы они могли гарантировать свидетельство, которое, видимо, получено через их отца Симона Киринеянина.
В православной традиции теория двух источников появилась в семинарских учебниках и в работах, написанных православными авторами, во второй половине ХХ в. Парадоксальным образом она до сих пор соседствует с церковным преданием о приоритете Матфея. Трудность заключается в том, что вся научная библеистика основана на теории двух источников, а в церковном предании места для этой теории нет. Хотя некоторые исследователи пытаются так или иначе перетолковать свидетельства Папия, как я уже говорил, увидеть, например, в упоминаемых им логиях источник Q, но сама принципиальная разница в подходах между античным отношением к текстам, их происхождению и отношениям между собой, и подходом людей, живущим после эпохи Просвещения, не дает возможности для согласования этих двух разных подходов.
Сходство евангельских текстов между собой
Почему можно говорить о том, что три евангелия каким-то образом зависимы между собой? Почему можно говорить именно о литературной зависимости? Во-первых, имеет место большое количество вербальных совпадений. Это касается и передачи ветхозаветных цитат, которые являются уникальными именно для евангельской традиции и не встречаются, скажем, в традиции масоретской или в традиции Септуагинты. Одинаковым образом передаются так называемые авторские ремарки, например, «Читающий да разумеет», или «Иисус говорит расслабленному». Хотя они и мало значимы, но поскольку они систематически встречаются в одних и тех же местах, очевидно, что имеет место некая зависимость.
Кроме того, есть и сходство в последовательности повествования, в последовательности изложения событий. Евангелие от Марка – самое краткое из трех синоптических евангелий. При этом Евангелие от Матфея и от Луки содержат рассказы о Рождестве, которых нет в Евангелии от Марка. Почему эти рассказы появились, являются ли они дополнением, или, наоборот, Марк их сократил, является особым предметом для дискуссий. Но очевидно, что евангельская традиция в целом, если брать не только канонические евангелия, но и апокрифические тоже, всегда имела тенденцию к росту. Во II, III и даже IV в. мы имеем примеры, когда евангельская традиция возрастает: появляется все больше и больше новых изречений Иисуса, новых диалогов Иисуса с учениками, новых подробностей тех или иных уже известных евангельских событий. Поэтому гораздо логичнее предположить, что краткий вариант в данном случае является основополагающим, тогда как более подробные описания больше соответствуют развитию, эволюции евангельской традиции.
Проблема определения жанра
Можно отдельно сказать о проблеме евангелия как жанра в целом. Само слово «евангелие» означает «благая весть». В словоупотреблении в узусе раннехристианских авторов «благая весть» прежде всего относится к учениям и к деяниям Иисуса Христа, а не к письменным текстам. Письменные тексты называются по-разному. Скажем, Иустин Мученик в середине II в. называет евангельские тексты «воспоминаниями апостолов», подразумевая, видимо, что это тексты, близкие по жанру к каким-то историческим повествованиям. Скажем, в античности известны воспоминания о Сократе, записанные Ксенофонтом и Платоном. Т.е. это вполне определенные указания на жанр евангелий.
При этом важно отметить, что прозаические тексты в целом в античности расценивались как более низкий вид литературы, чем поэзия. И все, скажем так, учебники по литературной теории – трактаты, написанные Аристотелем, или представителями других философских направлений, или риторами – рассматривают прежде всего поэтические произведения и классифицируют их по жанрам. Во-вторых, они рассматривают речи, прежде всего судебные.
Соответственно, литература как таковая, будь то исторические произведения или какие-то развлекательные сочинения, новеллы или античные романы, в поле зрения античных ученых практически не попадают. Т.е. точной жанровой классификации такого рода прозаических текстов в античности не было.
Конечно, современные исследователи пытаются рассматривать евангелия, сопоставляя их с известными античными произведениями, будь то в рамках греко-римской традиции или в рамках еврейской межзаветной традиции. Скажем, известно, что в античности был очень популярен жанр жизнеописаний. Известно множество жизней философов, жизней поэтов. Плутарх написал большое произведение, где описывал жизнь выдающихся политических деятелей, царей и императоров. Светоний описал жизнь 12 цезарей, и т.д. Т.е. в I в. жанр биографии был достаточно популярен.
Античная биография подразумевала прежде всего раскрытие с разных сторон характера главного действующего лица, подробное изложение его происхождения, основных его достижений, описание его судьбы. Когда же мы сопоставляем эти античные образцы с евангелиями, конечно, мы сразу обнаруживаем значительные расхождения.
Скажем, Евангелие от Марка полностью исключает рассказ о том, что происходило с Иисусом до его выхода на проповедь, тогда как для античного автора это был один из краеугольных камней биографии – показать кто были родители, как человек родился, при каких обстоятельствах, какие были знамения или пророчества о его рождении. Возможно, именно по этой причине евангелисты Матфей и Лука дополнили повествование Марка, если мы будем исходить из теории двух источников, рассказами о Рождестве. Потому что для античного читателя отсутствие такого рассказа в жизнеописании было крайне удивительным.
При этом само евангельское повествование не строится полностью вокруг личности Иисуса. Оно в гораздо большей степени ориентировано на его учение, и именно проповедь является главной сюжетной линией. Словам и притчам придается гораздо большее значение, чем обстоятельствам, при которых они были произнесены.
При этом в традиции еврейской литературы биографический жанр практически неизвестен. Все сочинения биографического характера, которые есть, написаны хотя и евреями, и про персонажей Ветхого Завета, но в рамках все-таки именно античной риторической традиции. Скажем, «Жизнь Моисея» Филона Александрийского, жизнеописания, включенные в состав «Иудейских древностей» и «Иудейская война» Иосифа Флавия или жития пророков – это все тексты, которые все-таки появились именно в рамках греко-римской традиции.
При этом не известно ни одного жития раввина. Раввинистическая традиция полностью исключает какие-либо подробные жизнеописания. Хотя встречаются высказывания и свидетельства об отдельных раввинах, живших, скажем, в то же время, когда апостолы, или чуть позже. Но во всех случаях приоритет отдается какому-то высказыванию или необычному деянию, а обстоятельства жизни или характера никоим образом не раскрываются. Т.е. для иудейской традиции биографический жанр был скорее чуждым и был связан именно с эллинизацией Иудеи в хасмонейскую и последующие эпохи.
Некоторые исследователи предлагают сопоставлять евангелия с античными историями, историеписанием. С одной стороны, есть, конечно, целый ряд признаков, указывающий на близость евангельской традиции к историческому жанру. Но, наверное, главное, фундаментальное отличие евангелий – то, что они написаны не как беспристрастное изложение событий, что было характерно или считалось важным для античного историка, а для того, чтобы уверовали. Т.е. апологетическое, или миссионерское, измерение в евангелиях крайне значимо. И этот аспект сразу же выделяет их из историографической традиции античности.
Гораздо ближе к античной истории стоят Деяния апостольские, о чем я буду говорить в отдельной лекции. Некоторые исследователи считают, что евангелия надо относить скорее к панегирикам, или хвалебным речам, которые были характерны для античной традиции. Но, опять же, то значение, которое придается богословию, экзегезе Ветхого Завета, обстоятельствам прежде всего крестной смерти и воскресению Спасителя, говорит о том, что при использовании некоторых риторических приемов евангелия все-таки достаточно далеки от такого рода произведений.
В первой половине ХХ в. было принято говорить, что евангелия являются записанной проповедью, что в основании евангельской традиции лежит так называемая керигма, т.е. первоначальная краткая проповедь христианства, которая впоследствии была облечена какими-то дополнительными нарративными эпизодами и получила определенное развитие. Сейчас, конечно, такой подход считается уже достаточно архаичным, но тем не менее большинство исследователей сходятся в том, что евангелия являются действительно новацией в античной литературной традиции. Неслучайно канонические евангелия породили впоследствии большое количество подражаний в виде апокрифов. Т.е. евангельский жанр действительно появился на стыке ветхозаветной и межзаветной иудейской традиции и литературной греко-римской традиции. И вот это соединение двух разных литературных традиций породило такой уникальный жанр, как евангелие.
Александр Ткаченко
Материалы
Ауни Д. Новый Завет и его литературное окружение / Пер. с англ. СПб., 2000.
Бартницкий Р., свящ. Синоптические Евангелия / Пер. с польск. М., 2009.
Бокэм Р. Иисус глазами очевидцев / Пер. с англ. М., 2011.
Бультман Р. Избранное: Вера и понимание: Т. 1-2 / Пер. с нем. М., 2004.
Гондецкий С., еп. Введение в синоптические Евангелия / Пер. с польск. М., 2004.
Грилихес Л., свящ. Археология текста: Сравнительный анализ Евангелий от Матфея и от Марка. М., 1999. →