6/12. Евангелие от Иоанна

Об этом  Служба новостей APCNEWS.RU со ссылкой на сайт Magisteria.ru. 

Под знаком орла

Церковная традиция, с другой стороны, достаточно однозначно говорит о том, кто, при каких обстоятельствах и когда написал это сочинение.

Согласно церковному преданию, автором его является апостол из числа двенадцати Иоанн Зеведеев, брат Иакова Зеведеева, один из ближайших учеников Иисуса Христа. Согласно церковной традиции, именно этот апостол фигурирует в Евангелии под именем любимого ученика. Соответственно, все тексты, которые относятся к нему в синоптических евангелиях, и все слова о любимом ученике в Евангелии от Иоанна относятся церковным преданием к автору этого Евангелия.

Кроме того, церковная традиция дополняет свидетельства об Иоанне Зеведееве некоторыми сведениями, которых нет в новозаветных сочинениях. Говорится о том, что он был сослан при императоре Домициане на остров Патмос и там написал Откровение, или Апокалипсис, который входит в число канонических текстов Нового Завета. Действительно, в этом сочинении автор или главный герой, от лица которого ведется повествование, именует себя Иоанном, и контекстом видений являются его послания семи малоазийским церквам.

Опять же согласно раннехристианским авторам, Иоанн Богослов остался жив, претерпел эту ссылку, но смог после этого вернуться в город Эфес в Малой Азии, уже при императоре Нерве (96—98 гг.), и затем прожил еще какое-то количество лет во время правления Траяна (98—117 гг.). То есть получается, что это один из самых известных долгожителей среди первых христиан, переживший всех апостолов и первое поколение учеников. Говорится также о том, что Евангелие он написал позже других евангелистов и его Евангелие является с точки зрения церковного предания неким дополнением или уточнением синоптической традиции.

В церковной традиции часто можно встретить описание этого Евангелия как духовного, говорящего о более возвышенных вещах, по сравнению с первыми тремя евангельскими текстами. Поэтому начиная особенно с блаженного Августина и в последующей традиции, хотя этот образ возник чуть-чуть раньше, Иоанна символизируют образом орла, который возвышается, парит и с такой более высокой перспективы описывает произошедшие события новозаветной истории.

В раннехристианском предании Иоанн очень тесно связан с Эфесом. Целый ряд авторов говорят о том, что долгое время в Эфесе сохранялась гробница Иоанна, некоторые говорят, что их было даже две, но по крайней мере про одну точно известно. И некоторые авторы сообщают, что апостол не умер, но лишь уснул и находится в таком спящем состоянии в глубине этой гробницы и даже, как говорит блаженный Августин, от его дыхания земля на этой гробнице поднимается и опускается и в конце времен он живым выйдет оттуда и станет участником уже апокалиптических событий.

Теория Бультмана

Альтернативный, такой научно-критический взгляд на происхождение Евангелия от Иоанна сформировался между двумя мировыми войнами, и огромное влияние на последующие исследования оказали работы Бультмана, впрочем, как и на целый ряд других исследований в области новозаветной критики. Точка зрения Бультмана прямо противоположна тому, что говорится в церковном предании.

Исследуя сам текст Евангелия, Бультман пришел к выводу, что этот текст является компилятивным сочинением, в основе которого, с одной стороны, лежит некое собрание рассказов о чудесах Иисуса Христа, часть некоей коллекции чудес, которая, с одной стороны, была доступна синоптическим авторам, с другой стороны, она использовалась вот этим автором Евангелия от Иоанна. Причем, конечно, с точки зрения Бультмана, те чудеса, которые сохранили евангелисты-синоптики, прежде всего Марк, являются содержащими больше исторических деталей, более достоверными, чем те, что есть в Евангелии от Иоанна. С точки зрения Бультмана, это, скорее, некая дань верованиям современников в чудотворцев, в чудеса и так далее.

Кроме того, что, наверное, стало очень важным для последующих исследований, Бультман акцентировал внимание на том, что автор был хорошо знаком с греческой философией и, возможно, использовал какое-то гностическое сочинение, в котором ветхозаветные традиции, образы преломлялись в свете уже греческих представлений о мироздании, о божественном и земном мире и так далее, что вся космология, антропология этого Евангелия пронизана уже греческими представлениями. Ну и, наконец, по мнению Бультмана, автор привлек повествование о страстях, заимствованное из синоптической традиции, и таким образом сформировался известный нам текст.

Для первого слоя Бультман стал использовать термин, придуманный другим библеистом, Ч. Доддом – «Евангелие знамений». Евангелие от Иоанна, если мы будем читать его последовательно, распадается на два больших блока: первые 12 глав, где большое внимание уделяется чудесным деяниям, которые совершал Иисус, и эти деяния оцениваются как пророчества или знамения о предстоящих, грядущих событиях — с одной стороны, раскрывают божественную природу Спасителя, с другой стороны, свидетельствуют об исполнении пророчеств, и вторая часть — «Книга славы», где говорится уже о пути на страсти и крестной смерти и последующих явлениях воскресшего Христа.

То есть, по сути, мы имеем дело с такой же ситуацией, как с синоптической традицией, где в критической библеистике реконструируются некие протоисточники, и на этом основании значительная часть материала объявляется недостоверной, не восходящей напрямую к свидетелям описываемых событий и в большей мере расценивается как такое нарративное богословие или такая экзегеза уже неких существовавших преданий, их толкование, объяснение в каком-то определенном ключе. Вот этот взгляд на Евангелие от Иоанна, как такое более эллинизированное, погруженное в греческую культуру, держался достаточно долго.

Любимый ученик

Однако эта теория постепенно была разрушена, особенно после открытия, с одной стороны, рукописей в Египте, в Наг-Хаммади, гностического происхождения, с другой стороны, и это более важно, кумранских рукописей, где исследователи увидели массу параллелей, образов, близких к Евангелию от Иоанна. Но от наследия Бультмана было очень трудно отмежеваться, и до сих пор часто можно встретить отношение к Евангелию от Иоанна как к максимально избавляющемуся от иудейской традиции, максимально эллинизированному тексту.

Рассмотрим вот эти две крайние точки более детально. Прежде всего начнем с фигуры автора Евангелия от Иоанна и образа любимого ученика. Что мы знаем об Иоанне Зеведееве? Во-первых, это действительно один из самых авторитетных апостолов из числа двенадцати. Он упоминается во всех слоях новозаветного предания, во всех евангелиях и в книге Деяний апостольских, то есть это очень широко известный и признанный апостол, в отличие от многих других апостолов, о которых мы знаем, по сути, только имя и все.

Во многих случаях он фигурирует в паре с каким-то другим авторитетным апостолом, чаще всего или со своим братом Иаковом, о котором из книги Деяний известно, что он был казнен в 44 году н. э. Кроме того, он часто выступает в паре с апостолом Петром. И в книге Деяний, и у апостола Павла он присутствует как один из руководителей иерусалимской общины. Павел называет его столпом, то есть опорой новой церкви, первой христианской общины. Также часто в раннехристианском предании вместе с Иоанном упоминается Андрей.

В синоптической традиции говорится о том, что Иоанн Зеведеев присутствовал при очень важных событиях новозаветной истории и практически с самого начала его призвания присутствовал при исцелении тещи апостола Петра, при воскрешении дочери Иаира.

Он был одним из тех, кого Христос брал с собой на Елеонскую гору, когда говорил пророчество о разрушении храма, так называемый «Малый Апокалипсис» в Евангелии от Марка, и так далее. То есть целый ряд ключевых мест связан именно с этим апостолом. Евангелист Лука говорит даже, что именно Иоанн вместе с Петром были теми, кого Христос послал приготовить пасхальную трапезу накануне своих страстей.

Фигура любимого ученика столь же значима. Мы встречаем упоминание о нем в четвертом евангелии во многих ключевых событиях. Ну и самое, наверное, фундаментальное — это то, что именно любимый ученик упоминается как тот, кто, не испугавшись гонений, находился при Кресте Господнем во время страстей, и именно ему Господь поручил заботу о своей матери.

Тем не менее фигура любимого ученика не столь простая. Связано это с тем, что в Евангелии от Иоанна есть заключительная, 21-я глава, которая как раз и порождает массу критических вопросов. В частности, в конце 20-й главы, предыдущей, говорится о том, что «много сотворил Иисус пред учениками своими и других чудес, о которых не писано в книге сей. Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его». По сути, это фраза, которая подводит итог евангельскому повествованию, и, по идее, после такой фразы во многих схожих ситуациях повествование уже заканчивается.

Но в Евангелии от Иоанна оно продолжается 21-й главой, в которой повествуется о явлении воскресшего Христа в Галилее и, в частности, содержится рассказ о его беседе с Симоном Петром и словах, сказанных о любимом ученике: «Петр же, обратившись, видит идущего за ним [то есть за Иисусом] ученика, которого любил Иисус и который на вечери, приклонившись к груди Его, сказал: Господи! Кто предаст Тебя? Его увидев, Петр говорит Иисусу: Господи! А он что? А Иисус говорит ему: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? Ты иди за Мною. И пронеслось это слово между братиями, что ученик тот не умрет. Но Иисус не сказал ему, что не умрет, но: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? — Сей ученик и свидетельствует о сем, и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его. Многое и другое сотворил Иисус; но, если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг. Аминь». Получается как бы второй финал, и при этом в этом финале автор отделяет себя от фигуры любимого ученика, когда он говорит «он» про ученика, а потом говорит «мы»: «знаем, что истинно свидетельство его».

Вот это обстоятельство породило массу гипотез о том, кто же в действительности такой любимый ученик, является ли он реальным лицом из числа первых учеников Христовых или это некий собирательный образ идеального ученика, который призван служить образцом для церкви. Существует огромное количество альтернативных гипотез, кем же мог быть этот любимый ученик. Самые экзотические предположения, что этот ученик вообще является Марией Магдалиной или апостолом Фомой, но их, я думаю, не стоит даже серьезно оценивать.

Но вот то обстоятельство, что этот ученик является ключевым свидетелем целого ряда событий, заставляет исследователей очень пристально рассматривать его фигуру, поскольку, если этот персонаж окажется вымышленным, то под сомнение ставится целый ряд свидетельств, которые не подтверждаются параллельными местами в синоптической традиции. Они являются уникальными только для Евангелия от Иоанна, и в таком случае возникает вопрос, насколько это действительно свидетельства очевидца, если они приводятся от лица вымышленного персонажа.

Аргументы Вэсткота

В библеистике второй половины XX века сформировалось несколько подходов к решению этой проблемы. Одна довольно распространенная гипотеза, которую можно в принципе гармонизовать с церковным взглядом на это Евангелие, говорит о том, что Евангелие от Иоанна в целом является просто фиксацией некоей альтернативной устной традиции, альтернативной синоптическим Евангелиям, и те сходства и различия, которые имеются, связаны именно с устной передачей этих преданий. Соответственно, источником этой традиции действительно мог быть апостол, и в том числе Иоанн Зеведеев.

Упоминавшийся мной на лекциях по текстологии Б.Ф. Вэсткотт, создатель одного из критических текстов Нового Завета, еще в начале XX века выработал такую схему, состоящую из нескольких умозаключений. Он рассуждал так. Если мы читаем Евангелие от Иоанна, то что мы можем сказать о его авторе: был ли он евреем или он был, скорее, греком?

Он приходит к выводу, что, скорее, автор все-таки по происхождению был евреем. На это указывает очень тесное знакомство автора с ветхозаветной традицией и устными преданиями, которые известны из межзаветной литературы. В частности, в отличие от синоптических авторов, он очень хорошо осведомлен о разных ожиданиях в отношении эсхатологической фигуры, которая появится в конце времен, что это может быть и царь из рода Давидова, что это может быть пророк, подобный Моисею. То есть вот то разнообразие представлений, которые существовали в межзаветную эпоху, в Евангелии от Иоанна присутствует.

Следующий момент — это хорошее знакомство с иудейскими праздниками. По сути, все Евангелие выстроено на череде иудейских праздников. Упоминается и праздник кущей, и обновление Храма, Ханука, и, соответственно, Пасха. Причем об участии Иисуса в праздновании Пасхи автор этого Евангелия тоже говорит более реалистично. Он говорит о том, что Иисус по крайней мере три раза участвовал в праздновании Пасхи в Иерусалиме, что действительно это был праздник, связанный с паломничеством в святой город. А в синоптической традиции упоминается только однократное посещение Спасителем этого празднования, что может, скорее, говорить о литературной композиции, выстроенной как движение из Галилеи, от проповеди в соседних от Иерусалима регионах на страсти, то есть более линейная композиция, тогда как у Иоанна получается, что Спаситель неоднократно приходил в Иерусалим, участвовал в празднике, уходил, то есть более такая жизненная ситуация.

Еще важный момент — это детальное знакомство автора Евангелия с топографией Иерусалима и вообще с географией Палестины. Он упоминает целый ряд мест, которые не фигурируют в других Евангелиях, но при этом подтверждаются археологическими раскопками. Он упоминает и Силоамскую купель, и купель с пятью крытыми ходами, и Лифостротон, каменный помост. Целый ряд других описаний очень точно соответствует ситуации в Иерусалиме того времени. То есть по крайней мере человек, писавший это Евангелие, знал, о чем пишет, для него это еще не абстрактный святой город, а вполне конкретное место на земле.

Также он хорошо знаком с близлежащими селениями, знает о колодце Иакова близ Сихема, в местечке Сихарь, и хорошо знаком с конфликтом между самарянами и иудеями и занимает вполне однозначную точку зрения в пользу иудеев, то есть для него это не отвлеченный конфликт, а нечто такое, к чему он сам имел отношение.

С другой стороны, в этом Евангелии, в отличие от синоптической традиции, присутствует очень четкое отмежевание от иудейства. Выражается это прежде всего в характеристике упоминаемых иудейских праздников, когда говорится, что это праздник иудейский, их праздник, они, то есть автор говорит о себе как человеке, уже не принадлежащем полностью, всецело к этой традиции, что он связан с некоей другой общиной, другой традицией.

Возвращаясь к Уэсткотту и его цепочке умозаключений, дальше он рассуждает так, что если писавший это Евангелие был евреем и был человеком, знакомым с Иерусалимом и Палестиной, то мог ли он быть просто неким сторонним наблюдателем или он принадлежал к ближайшему кругу учеников Христовых? И он приходит к выводу, что, скорее, это человек из ближнего круга, соответственно, вероятность того, что это апостол, очень высокая. Ну и последний пункт, что из числа всех апостолов наиболее подходящая фигура для автора — действительно тот самый Иоанн Зеведеев, о котором говорит и церковное предание как об авторе этого Евангелия.

Гипотеза о двух Иоаннах

В чем сложность с этой цепочкой умозаключений? Прежде всего в том, что текст представляет собой достаточно сложную именно литературную композицию. Если мы сравним его с Евангелием от Марка или с апокрифическим Евангелием от Фомы, то мы увидим, что этот текст действительно наполнен риторикой, очень сложно выстроен, что у него есть полноценный пролог, что у него есть даже два эпилога и что само развитие действий в повествовании не линейное, что это достаточно сложная комбинация из ряда сцен, длинных речей, пророчеств, знамений и так далее.

Соответственно, гипотеза устного предания сразу же наталкивается на эту сложность. Еще ранние отцы церкви отмечали, что греческий язык этого Евангелия практически идеальный, по сравнению, скажем, с Евангелием от Марка, то есть человек, который писал этот текст, имел очень хорошее знание греческого языка, очень высокий уровень образования. Мог ли им быть тот самый рыбак, сын Зеведея, которого Иисус призвал в число своих учеников в числе первых? Довольно большой вопрос.

Соответственно, исследователи говорят о том, что даже если Иоанн Зеведеев является источником, но он не может быть однозначно назван полностью автором этого текста, что он, скорее, послужил тем, кто передал предания, но не тем, кто окончательно оформил этот текст. То есть необходима некая фигура редактора или второго автора, кто отвечает за это повествование в целом.

Гипотеза о существовании двух Иоаннов появилась еще в древней церкви. Евсевий Кесарийский упоминает целый ряд более ранних авторов, которые говорят о том, что, помимо апостола Иоанна, был еще некий старец или пресвитер Иоанн, и вот эта путаница между двумя Иоаннами составляет серьезную проблему для исследователей. Является ли этот старец Иоанн автором всех текстов, которые входят в состав Нового Завета под именем Иоанна или ему принадлежит только Откровение, тогда как послания и Евангелие написаны апостолом? Или ему принадлежат все тексты? Или он, точно так же, как и апостол, был лишь тем, кто передавал предания, а автором является кто-то еще?

Гипотеза «Малоазийской школы»

Довольно популярной в 70-е и 80-е годы XX века стала гипотеза о том, что Иоаннова традиция в целом является продуктом целой школы, что все эти тексты так или иначе связаны с Малой Азией и, соответственно, они являются порождением какой-то одной или нескольких общин из числа малоазийских церквей. Для нас во многом, конечно, раннехристианская Малая Азия является чем-то очень далеким, потому что появление Константинополя как нового центра власти на Востоке, перетянувшего на себя многие полномочия, и появление сильной кафедры затмило вот эти малоазийские церкви, тогда как во II-III веках это действительно были очень крупные и влиятельные общины. Скажем, в конце II века, когда разразились так называемые пасхальные споры и римский епископ Виктор попытался надавить на восточные церкви, на церкви Малой Азии, чтобы они приняли ту дату Пасхи, которую разделяла Римская церковь, ему пришлось отступить перед ответом малоазийских церквей.

В частности, известно письмо епископа Поликрата, который очень резко и с осознанием величия своей церкви и древности ее традиции ответил примерно следующее, что вот у нас, и в Эфесе, и в Смирне, в и Иераполе, и в других соседних городах находятся мощи множества святых, что у нас и апостол Филипп с дочерьми-пророчицами, что у нас и Иоанн в Эфесе погребен, и дальше Поликрат говорит, что у меня из числа моей родни семь человек были епископами, и, соответственно, никто не может их стояние в предании нарушить: как они праздновали раньше Пасху вместе с иудеями 14-го нисана, как им заповедали апостолы, так они и будут дальше это продолжать делать.

Соответственно, вот эта сила малоазийских церквей, уходящих корнями в апостольскую эпоху, действительно может говорить о том, что именно в этом регионе могла возникнуть Иоаннова традиция и авторитет Иоанна выразился в том, что появился целый ряд текстов под его именем, влиятельных, авторитетных, которые впоследствии были приняты церквями по всему Средиземноморью.

Однако вот эта гипотеза школы тоже очень уязвима. Когда мы рассматриваем стилистику Евангелия, то мы видим, что невозможно противопоставить, скажем, пролог эпилогу или стилистику основного ядра Евангелия каким-то другим местам. Видно, что присутствует рука некоего единого автора-редактора, то есть сказать, что это текст, который дописывался и исправлялся на протяжении какого-то периода времени, очень трудно. При этом мы видим, что целый ряд мест в этом Евангелии вроде бы как переставлен и находится не совсем на том месте, где должен был бы находиться по логике. Возможно, что это как раз и является ключом к происхождению этого Евангелия.

Переселение славы

Одно из фундаментальных отличий традиции Иоанновой от традиции синоптической является повествование об очищении Иерусалимского Храма — события, которые чуть-чуть, с некоторыми нюансами излагаются всеми евангелистами, о том, как Христос пришел в Иерусалимский храм и изгнал из него торгующих. Некоторые толкователи видят здесь пророчество о разрушении Храма, но важно то, что в Евангелии от Иоанна этот момент, ключевой для повествования о страстях в синоптической традиции, перенесен фактически в самое начало Евангелия. То есть, по сути, с него начинается цепочка событий, тогда как в синоптической традиции это уже кульминация и выход на страсти.

Почему произошло такое перекомпонование или иное изложение событий новозаветной истории? Одним из важных датирующих признаков в критической библеистике считается то, насколько подробно тот или иной евангелист говорит об Иудейской войне с Римом: знаком ли он с ней, описывает ли он только начало или уже события Иудейской войны зашли достаточно далеко. И в зависимости от этого библеисты относят Евангелие к тому или иному периоду. Что можно сказать в отношении Евангелия от Иоанна?

С одной стороны, о разрушении Храма вроде бы так ярко, как об этом говорится в Евангелии от Марка или Луки, здесь не повествуется, и поэтому возникла даже одно время гипотеза, что Евангелие от Иоанна, наоборот, было одним из самых первых, написанных задолго до начала Иудейской войны, когда разрушение Храма было какой-то совсем отдаленной и не сильно ожидавшейся перспективой. Однако, на мой взгляд, более убедительными являются аргументы в пользу того, что евангелист, писавший, составивший Евангелие от Иоанна, не просто знал, но именно отреагировал на разрушение, уже состоявшееся разрушение Храма.

В чем это проявляется? Прежде всего в словах о том, что слава Божия теперь пребывает в Иисусе, что не в Храме, как в соответствии с иудейскими преставлениями, не в Иерусалимском Храме эта слава пребывает, а она теперь обитает внутри воплотившегося Слова Божия. У Иосифа Флавия, как я уже отмечал, есть очень характерное место, характеризующее представление иудеев того времени о том, что накануне окончательного штурма ворота Храма сами собой распахнулись, и многие сочли это дурным знаком, указанием на то, что слава Божия отошла от Храма и теперь он будет разрушен. В Евангелии же от Иоанна, наоборот, говорится, что теперь слава пребывает и славу Божию можно видеть, увидев Сына Божия, что в его лице теперь представлена вся полнота благодати.

Соответственно, перспектива, в которой написано Евангелие от Иоанна, связана именно с этим фундаментальным и катастрофическим событием. И именно это обстоятельство объясняет то, что теперь пророчество относительно язычников, которые могут войти в народ Божий, и язычникам может открыться Бог во всей его полноте, стало возможным. И в Евангелии от Иоанна мы видим, что постоянно делается акцент на том, что рождение и вхождение в число избранных происходит не по плоти, а происходит рождение по духу. Соответственно, даже те, кто не принадлежит к числу потомков Авраама, могут унаследовать обетование и божественную благодать.

Отделение от синагоги

Еще один важный момент для датировки и отнесения Евангелия от Иоанна к тому или иному времени или ситуации — это так называемое отделение от синагоги. В повествовании об исцелении слепорожденного говорится о том, что многие боялись, что если признают Иисуса за Христа, то их отлучат от синагоги. Критические исследования часто относили эту ситуацию ко времени после 90 года, когда якобы в городе Явне, или Ямнии произошло собрание раввинов, постановивших, что во время молитв в синагоге должно читаться так называемое «Благословение против еретиков» (Биркат ха-Миним), и это благословение — оно называется благословением, но, по сути, это проклятие — было адресовано именно христианам, и что вот именно в этот момент произошло размежевание между первыми христианами и иудейской традицией и синагогой. Соответственно, если в Евангелии от Иоанна присутствует вот этот страх быть отлученным, он говорит о том, что писавший это Евангелие жил по крайней мере где-то около 90 года или, может быть, чуть позже.

На самом деле все получается совсем не так просто, по той причине, что, как установили последние исследования этого «Благословения против еретиков», изначально оно было направлено не только и не столько против христиан, что более ранние варианты этого текста направлены, скорее, против саддукеев и течений вроде кумранского. Соответственно, христиане туда попали уже в византийскую эпоху, и дальше этот текст многократно искажался и переделывался, особенно в Средние века в связи с гонениями и особенно в XIII веке, когда была волна сожжения раввинистической литературы, уничтожение этих текстов именно из-за содержащихся в них антихристианских выпадов.

Соответственно, и в отношении собрания раввинов в Явне в 90 году тоже очень большие сомнения, что такое вообще имело место, что никакого установления ветхозаветного канона в этот момент, никакого нововведения глобального не произошло, что это, скорее, такая более поздняя мифология и процесс этот был в действительности более растянутым во времени, хотя, конечно же, разрушение Храма потребовало целого переустройства жизни иудеев, переформирования традиции и, конечно же, отразилось и на раннехристианской общине.

Соответственно, возвращаясь к Евангелию от Иоанна, мы видим, что напряжение между христианами и иудеями там отражено, но отнести его более точно к тому или иному периоду времени все-таки достаточно проблематично. Однозначно можно сказать только о том, что этот текст появился после того, как Храм был разрушен, и Малая Азия, в принципе, выглядит как вполне вероятное место для возникновения этой традиции, если мы будем учитывать все другие сочинения, надписанные именем «Иоанн».