7/12. Евангелие от Луки и Деяния

В поисках автора

Однако в критической библеистике в течение последних 200 лет постоянно высказываются сомнения на этот счет, и сама книга Деяний датируется очень по-разному, то есть предлагаются совершенно полярные датировки, относящие эту книгу либо вообще ко времени II века как достаточно позднее компилятивное сочинение, либо, наоборот, относящие ее ко времени самого зарождения христианства, к середине или к концу 60-х годов. Но об этом я чуть дальше еще скажу.

Возвращаясь к вопросу об авторе, о евангелисте Луке известно меньше, чем о других евангелистах. В отличие от Марка или Иоанна, о нем не содержится таких развернутых повествований в сочинениях раннехристианских авторов, однако есть какие-то самые базовые представления о его жизни. Чаще всего его происхождение связывают с Антиохией Сирийской и подчеркивают, что свои сочинения он написал либо в Греции, в Ахайе, либо в Риме. При этом есть и некоторые противоречия уже и в святоотеческой традиции. Одни считают, что Лука относился к числу тех, кто видел Иисуса Христа во время Его земной жизни, другие же считают, что он был учеником апостола Павла и, соответственно, был обращен уже после событий крестной смерти и вознесения, уже спустя какое-то время после этого.

На чем все эти представления основаны? Лука упоминается в числе учеников Павла самим Павлом в некоторых посланиях, но нельзя сказать однозначно, тот же самый это Лука, который написал Евангелие и Деяния, или не тот. Павел, с одной стороны, называет его «возлюбленным врачом», когда перечисляет своих учеников, то называет его «не среди обрезанных», что, видимо, должно подчеркнуть, что он происходил из числа язычников. В одном месте, где не называется имя этого Павлова ученика, но говорится, что его хвалят во всех церквах за благовестие. То есть, возможно, речь идет о написании этим учеником Евангелия, но опять же этот вывод невозможно сделать с полной уверенностью.

В самой книге Деяний упоминается некий Луций, или Лукий Киренеянин. А надо сказать, что имя Лука — это сокращенная форма от греческого имени или Лукий, или Лукиан, или Лукан, достаточно распространенного в тот период. Но вот этот Лукий Киренеянин упоминается как один из членов антиохийской общины, и возможно, что раннехристианское предание о том, что Лука происходил из Антиохии, основано именно на этом упоминании. Но вот по тому, как этот Лукий, или Луций упоминается в книге Деяний, мне кажется, очевидно, что это автор говорит не о себе, потому что это достаточно проходная фигура и упоминается через запятую, наряду с другими учениками.

Что касается замечания апостола Павла о том, что ученик Лука был врачом, еще в конце XIX века ряд ученых отстаивали эту точку зрения, опираясь на сам текст Евангелия от Луки и книги Деяний. Говорилось о том, что автор этих двух сочинений явно использует медицинскую терминологию: скажем, наименование ложа, на котором принесли расслабленного, которого исцелил Иисус (клинидион или клинарион), что это вроде как медицинский термин, наименования различных болезней, от которых исцелял Иисус, и т.д.

Однако уже в 20-е годы XX века появилась критика этих теорий, и, по сути, было очень четко показано, что в античную эпоху медицинской терминологии как таковой, в строгом смысле слова, не существовало, ну или по крайней мере эти медицинские термины могли употреблять люди, мало знакомые с медициной, не обучавшиеся ей специально. Например, Иосиф Флавий, о жизни которого достаточно много известно, использует, по сути, те же термины и обороты, которые встречаются в Евангелии от Луки и в книге Деяний. Соответственно, по лексике сделать вывод об образовании автора невозможно. И большинство исследователей на этой точке остановились и, в общем, отвергли какую-либо связь того Луки, которого упоминает Павел как врача, с автором книги Деяний или Евангелия.

Тем не менее есть сейчас и более современные работы, в которых показывают, что все-таки какой-то интерес к медицине у автора был, и проявлялся он не столько в терминах, а скорее, в описании болезней, то есть как быстро человек выздоровел, каковы были причины болезни, что именно было сделано для того, чтобы он исцелился. Если подобные места сопоставлять с параллельными местами в других Евангелиях, то заметна иная расстановка акцентов и внимание именно к таким подробностям. Скажем, если у Марка мы видим больше внимания к изгнанию бесов, борьбе с демонической силой, то у Луки больше внимания вот, скажем так, к естественнонаучной, что ли, составляющей болезни. Но опять же это тоже некоторые все-таки если не совсем натяжки, то такие теории можно с оговорками принимать, потому что однозначных выводов все равно сделать не получается.

Некоторые исследователи обращают внимание на предисловие к Евангелию от Луки и к Деяниям, указывая на то, что их краткость очень похожа на краткие прологи к медицинским сочинениям ну или по крайней мере к естественнонаучным текстам античной эпохи. Но опять же объем сочинений Луки не позволяет сделать однозначных выводов. Сочинения эти все-таки небольшие для того, чтобы писать к ним пространные прологи, как это было принято в античных литературных или исторических трудах. Но какие-то важные вещи он проговаривает, и я дальше чуть-чуть остановлюсь на этих прологах поподробнее.

Особенности повествования

Что касается Луки как автора Евангелия, то здесь вообще его личность очень сложно рассматривать, по той причине, что все-таки текст по своей сути компилятивный, то есть за основу, что сейчас мало кто из исследователей подвергает сомнению, было взято Евангелие от Марка, и это Евангелие было определенным образом дополнено на основании каких-то иных источников и отредактировано, и, собственно, авторское вмешательство выявить довольно сложно, но какие-то моменты проявляются.

Скажем, Лука очень большое внимание уделяет Иерусалимскому храму, и, по сути, вся первая треть повествования так или иначе вращается вокруг этой темы, и видно, что автор относится к Храму с большим почтением. Никаких намеков, как, скажем, в Евангелии от Иоанна, на то, что Храм уже разрушен и слава от него отошла, в Евангелии от Луки не видно.

Кроме того, мы видим, что Лука помещает в свой текст три гимна, или, как их называют, библейские песни: Захарии, Симеона и Богородицы, Девы Марии. Вот эти три поэтических текста написаны все-таки в восточной, скажем так, стилистике, то есть это не греческая, не римская поэзия, которая в христианскую традицию стала входить уже, скорее, в более позднюю эпоху. Более близкие параллели к этим песням можно найти, скажем, в кумранских текстах или вообще в канонических книгах Ветхого Завета. И по содержанию, и по стилистике это все-таки не сочинения греко-римского писателя.

При этом в книге Деяний такого рода вставок нет, но зато в книге Деяний есть достаточно продолжительные так называемые длинные речи, или проповеди, примерно 12 таких продолжительных текстов, не считая более кратких речей от первого лица, и эти речи тоже очень интересны. Они все написаны с учетом античного принципа, о котором я когда-то уже говорил в лекции, — прозопопея. Это риторическое упражнение, которому учились в греко-римских школах, когда учились составлять речи, тренируясь на судебного, скажем, оратора, речи от лица какого-то известного персонажа прошлого — философа, ученого, полководца, политического деятеля. И задачей ученика было максимально выразить личность человека, вложив в его уста свой текст.

И вот в книге Деяний очень характерно, что, скажем, когда произносит свою речь апостол Петр в Иерусалиме, после сошествия Святого Духа в день Пятидесятницы (Деян 2:14-36), то его речь полна семитизмов и аллюзий, прямых отсылок на Священное Писание и вполне укладывается именно в образ Петра как человека, принадлежащего к иудейской культуре. При этом речь апостола Павла на афинском ареопаге (Деян 17:22-31), наоборот, выполнена в греческой стилистике, наполнена аттицизмами и больше похожа на речи греческих философов, чем иудейского проповедника. И вот эти нюансы очень искусно выражены в тексте, то есть человек, который писал книгу Деяний, он очень хорошо владел искусством риторики и, очевидно, имел не совсем базовое образование, а и какое-то специальное тоже.

При этом и в Евангелии от Луки, и в книге Деяний очень сильно заметно влияние текста Септуагинты. Хотя все евангелисты так или иначе отсылают к Ветхому Завету, но именно опора на перевод Септуагинты у Луки последовательно выражена, и в Евангелии, и в Деяниях. То есть нельзя сказать, что и тот и другой тексты — в чистом виде компиляция с минимальной редакторской правкой. Все-таки это некий осознанный литературный замысел.

Сходства и различия Евангелия и Деяний

Почему между Евангелием и Деяниями есть и масса параллелей, и в то же время большой контраст? Скажем, с точки зрения литературной композиции и в Евангелии, и в Деяниях используется такой прием, который в исследовательской литературе принято называть диптихами, или параллельными жизнеописаниями. Скажем, в Евангелии параллельно излагаются истории рождения, детства и начала служения Иоанна Предтечи и Иисуса Христа.

А в книге Деяний так же, по сути, представлен диптих, или параллельное изложение служения апостола Петра и апостола Павла. По сути, первая половина Деяний посвящена Петру, потом он отходит на второй план, и на первый план выходит Павел.

Кроме того, заметно, что автор Деяний с Евангелием был знаком, и между ними есть перекличка такого, скажем, событийного, что ли, ряда, не только прямое продолжение повествования, что произошло после вознесения Иисуса Христа с его учениками, но и, скажем, некоторые менее очевидные параллели. Во время крещения на Иисуса сходит Святой Дух — Святой Дух сходит на апостолов. Иисус читает в синагоге Писание, цитирует стих из книги пророка Исаии и толкует его — апостол Петр в проповеди цитирует стих из книги пророка или тоже его истолковывает. Иисус исцеляет сына наинской вдовы, воскрешает его — Петр воскрешает Тавифу. Одежды Иисуса Христа при прикосновении к ним исцеляют — одежды апостола Павла при прикосновении к ним исцеляют. Масса таких вот мельчайших деталей. Если тексты составить параллельно, то видны эти переклички.

Еще один очень важный мотив, который отличает Евангелие от Луки и при этом присутствует и в книге Деяний, — это внимание к проповеди среди язычников и вообще значимость этой проповеди в домостроительстве спасения, что это не нечто допустимое или случайно возникшее, а что это божественный замысел, который непреклонно исполняется. И в тексте Евангелия мы видим, что о Христе в наиболее важные моменты свидетельствует сотник, исповедует веру в Него, и в книге Деяний Корнилий-сотник первым из язычников обращается, принимая проповедь апостола Петра.

Но при этом есть и масса расхождений в некотором, скажем так, богословии и во взгляде на какие-то отдельные моменты. Некоторые исследователи говорят о том, что между написанием Евангелия от Луки и книгой Деяний могло все-таки пройти какое-то время, и поэтому в чем-то взгляды автора могли измениться. Могла измениться аудитория: текст Евангелия мог быть адресован одной группе читателей, книга Деяний — для другой.

Об этом очень трудно рассуждать, но что можно сказать однозначно? Теории, которые говорят о том, что Евангелие от Луки и Деяния составляли когда-то единый текст и потом были искусственно разрезаны на две части, мне кажутся совершенно несостоятельными, и они никоим образом не подтверждаются рукописной традицией. Но при этом в античную традицию очень хорошо укладывается представление о том, что это могли быть два тома одного сочинения. И по объему они вполне сопоставимы, и просто по логике. Известно очень много примеров, когда авторы писали свои сочинения и в двух, и в большем количестве томов. Для античности это вполне нормальное явление, но у нас принято называть это книгами внутри одного сочинения, первая, вторая, третья и так далее книги, но, по сути своей, это отдельные тома, если исходить из их объема. И, соответственно, Лука вполне мог изначально задумать написание сочинения в двух томах, но если он был историком по своему призванию (я дальше об этом чуть-чуть подробнее скажу), то и различия между ними вполне с этой точки зрения объяснимы.

Скажем, младший современник или живший чуть-чуть попозже, чем Лука, римский историк Тацит написал два крупных сочинения, благодаря которым он, в основном, и известен, — «Анналы» и «История». «История» повествует о событиях, более близких к его собственной жизни, а «Анналы» повествуют о более далеких, так сказать, столетней давности, о том, что происходило в Римской империи после смерти Октавиана Августа. И если их сопоставлять, то видны и стилистические различия, и методы работы с источниками. Вот на мой взгляд, это ключевой момент и для понимания расхождений и сходств между Евангелием от Луки и Деяниями.

Историки античные и современные

Чем отличались античные историки от современных? Я уже немного говорил об этом, но, наверное, что-то повторю. Античные историки, прежде всего, должны были опираться на свидетельства очевидцев, и если Лука принадлежал к числу учеников, обращенных Павлом, и лично не видел Иисуса Христа во время его земной жизни, то, естественно, он обращался к свидетелям, оставшимся в живых, расспрашивал их и на этом основании составлял свое повествование. Если прошло уже достаточно много времени, если он, скажем, писал в самом начале Иудейской войны или уже после нее, в конце I века, то очевидно, что этих свидетелей уже осталось не очень много, и для него главным источником мог послужить уже письменный текст Евангелия от Марка и какой-то еще гипотетический письменный источник или отдельные устные предания.

Если же он писал о событиях, более близких к нему и которым он сам был свидетелем, то изложение совершенно иное. В тексте есть так называемые мы-пассажи, где говорится от первого лица множественного числа. Я о них дальше чуть-чуть подробнее еще скажу. Что касается прямой речи, вот этот момент тоже очень важно понимать. Сейчас это в современной культуре не совсем понятно. То есть если человек цитирует, особенно историк, то он обязан цитаты, прямую речь заключать в кавычки и подчеркивать, что он максимально достоверно передает практически слово в слово. Иначе должен быть пересказ и тогда нельзя давать прямую речь.

В античности к этому относились иначе. Вот что пишет Фукидид, один из отцов истории как науки: «Что же до речей (как произнесенных перед войной [о которой он пишет], так и во время ее), то в точности запомнить и воспроизвести их смысл было невозможно — ни тех, которые мне пришлось самому слышать, ни тех, о которых мне передавали другие. Но то, что, по-моему, каждый оратор мог бы сказать самого подходящего по данному вопросу (причем я, насколько возможно ближе, придерживаюсь общего смысла действительно произнесенных речей), это я и заставил их говорить в моей истории». И вот эта позиция Фукидида была близка всем без исключения античным авторам. Можно просто буквально сопоставлять сохранившиеся параллельные изложения речей каких-то известных деятелей, и видно, что каждый историк передает и вкладывает в них совершенно разное.

Например, у Иосифа Флавия в «Иудейских древностях» приводится речь отца Маккавеев Маттафии, когда он умирает и произносит такое предсмертное напутствие. Вот что он пишет: «Я, дети мои, теперь собираюсь в путь, всем нам судьбой предначертанный. Оставляю вам свои убеждения и прошу вас не изменять им, но быть добрыми их охранителями. Помните о всегдашнем стремлении отца и воспитателя вашего спасти от гибели издревле установленные обычаи и поддерживать грозящее погибнуть древнее государственное устройство наше. Не входите в общение с теми, кто либо добровольно, либо по принуждению изменил ему, но являйте себя достойными меня сыновьями…» и т.д. «Хоть тела наши смертны и бренны, однако они достигают бессмертия, благодаря воспоминанию о наших деяниях».

Эта же речь присутствует в 1-й Маккавейской книге, и излагается там она следующим образом: «Приблизились дни смерти Маттафии, и он сказал сыновьям своим: ныне усилилась гордость и испытание, ныне время переворота и гнев ярости. Итак, дети, возревнуйте о законе, отдайте жизнь вашу за завет отцов ваших. Вспомните о делах отцов наших, которые они совершили во времена свои, и вы приобретете великую славу и вечное имя. Авраам не в искушении ли был найден верным? И это вменилось ему в праведность» и т.д., перечисляются ветхозаветные персонажи дальше. То есть видно, что у Иосифа Флавия при изложении используются, по сути, греческие представления и греческие термины, важные для греческой культуры, для философии. Он передает речь определенным образом. В библейской книге, 1-й Маккавейской, повествование ведется совершенно иначе.

Может быть, это не самый характерный пример. Можно сказать, что речь идет о событиях давнего прошлого и, естественно, речи не сохранились, и поэтому их восстанавливали кто как мог. Но вот пример из более такого актуального, близкого, недавнего для автора прошлого. У Тацита, упоминавшегося мной, и Плутарха сохранились речи одного из претендентов на императорский престол, Отона, опять же предсмертные. Поскольку это был император, то, конечно же, была масса свидетелей и была техническая возможность эту речь зафиксировать и даже потом в целях пропаганды ее распространять.

Вот как передает эту речь Плутарх: «Друзья мои, товарищи по оружию, нынешний день я полагаю еще более счастливым, чем тот, когда вы впервые назвали меня императором. Такую любовь вижу я сегодня в ваших глазах, такое высокое слышу о себе мнение. Не лишайте же меня еще большего блага — права честно умереть за моих сограждан, столь замечательных и многочисленных. Если я в самом деле был достоин верховной власти над римлянами, мой долг не пощадить жизни ради отечества» ну и т.д.

И вот как эту речь передает Тацит: «Вы, по-моему, слишком высоко цените мою жизнь, — начал он, – если готовы с такой твердостью и мужеством идти ради нее навстречу гибели. Чем больше надежд, по вашим словам, мне остается, тем прекраснее предпочесть жизни смерть. Мы с судьбой достаточно долго испытывали друг друга, и не стоит гадать, смогу ли я еще раз добиться ее милости: чем яснее понимаешь, что счастье тебе дано ненадолго, тем труднее вовремя перестать за него цепляться». То есть, с одной стороны, есть какие-то общие мотивы, но словесное выражение абсолютно разное, и, видимо, то же самое произошло и с теми речами, которые произносят в книге Деяний апостолы и другие упоминаемые там лица. То есть Лука не обязан был детально фиксировать и приводить слово в слово. Он мог вполне исходить из каких-то общих представлений и, по сути, истолковывать проповедь, что-то добавлять для лучшего ее усвоения аудиторией.

Еще один важный момент для античных авторов, который для современных историков не столь значим, — это красота изложения, красота слога. Есть такое произведение Лукиана Самосатского (ок. 120 – после 180 гг. н.э.) «Как следует писать историю». Очень большое внимание он уделяет там прежде всего стилистике, что изложение должно быть, с одной стороны, ясным, нескучным, с правильным языком, гармоничным, уравновешенным и так далее, и в качестве образца приводит или Геродота, или Фукидида и при этом критикует современных ему авторов. Скажем, самый большой проступок, который они совершают, — это выбирают для своих повествований какие-то малозначительные события или второстепенных персонажей делают главными героями.

С этой точки зрения повествование Луки, можно сказать, идеально вписывается в представления о том, каким должно быть античное историческое повествование. Он выбирает, конечно же, максимально значимые события, и в центре его повествования находятся самые крупные фигуры раннего христианства. Он практически не отвлекается, не делает каких-то ненужных отступлений и экскурсов и довольно четко и связно излагает события. При этом, как я уже говорил, его койне, его греческий язык очень чистый и правильный, хотя и наполненный септуагинизмами и библейскими оборотами.

Но вот ключевое, наверное, различие между античными авторами и повествованием Луки — это его внимание к промыслу Божию, действию Святого Духа, то, что последовательно, красной нитью проходит через все его повествование. Это заметно и в Евангелии от Луки, действие Святого Духа подчеркивается, и особенно в книге Деяний.

Современные исследователи говорят о том, что повествования Луки следует относить, если их классифицировать именно в рамках античных разновидностей историописания, к так называемой апологетической истории, и, по сути, самой близкой, наверное, параллелью к нему будут сочинения все того же Иосифа Флавия. И вот эта близость к Иосифу Флавию, конечно, вызывает массу вопросов. Я дальше на этом остановлюсь чуть подробнее.

Время написания Деяний

Когда исследователи говорят о датировке книги Деяний, то самое естественное, первое, на что обращают внимание, — это на чем книга заканчивается. Она не имеет такого ясно выраженного эпилога, как есть, скажем, в Евангелии от Иоанна, ну или такого высокого финала, как в Евангелии от Матфея. По сути, финал остается открытым. С точки зрения датировки повествование доводится до 62 года, до того момента, когда апостол Павел прибывает в Рим на суд императора и проживает там, ожидая этого суда.

Знал ли Лука о мученической кончине Павла или нет, однозначно сказать нельзя. С одной стороны, есть явное пророчество о том, что это мученичество Павлу предстоит, но такое пророчество, видимо, можно было сделать  в отношении любого апостола, учитывая сопротивление, неприятие проповеди со стороны иудеев и язычников, и, в общем, нельзя сказать, что это vaticinium ex eventu, то есть пророчество задним числом. Учитывая то внимание, которое уделено в Евангелии от Луки крестной смерти Спасителя, очевидно, что если бы Лука уже знал о мученичестве Павла, то, конечно же, он описал бы это мученичество и провел бы параллели между жизнью и крестной смертью Спасителя и жизнью и смертью одного из апостолов. То же самое можно сказать и про апостола Петра. Но тем не менее этого описания нет. Это явный аргумент в пользу того, что сочинение написано до того, как эти события произошли, либо по какой-то причине Луке пришлось прервать свое повествование. Связано ли это с Иудейской войной, с началом гонений на христиан в Риме, это уже трудно сказать.

Те, кто говорят о поздней датировке Евангелия от Луки и особенно книги Деяний, обычно отсылают к параллелям с сочинениями Иосифа Флавия. Флавий писал в конце I века. Соответственно, если автор книги Деяний был знаком с сочинениями Флавия, то он должен был работать уже в первой половине II века, то есть должно было пройти какое-то время на распространение сочинений Флавия и возможность заимствования из его сочинений.

Какие есть параллели с Флавием? Во-первых, это описание смерти царя Ирода Агриппы I. Всего два источника: это, собственно, Флавий и книга Деяний. При этом, скажем, в повествовании Луки не упоминается смерть Иакова, брата Господня, которая произошла в 62 году. У Иосифа Флавия она упоминается. То есть если бы Лука был знаком с сочинениями Флавия, он бы, наверное, этот пассаж тоже бы заимствовал, потому что про Иакова он достаточно много пишет в своем сочинении.

При этом и Флавий, и Лука единственные из всех авторов этого периода называют фарисеев и саддукеев греческим термином «хайресис», то есть ереси, или, как обычно переводят, секты. С точки зрения Иосифа Флавия, это, по сути, философские школы. Насколько Лука влагает здесь более негативный смысл, сказать нельзя, но терминологическая близость, сходство есть. Может быть, оно объясняется тем, что и тот и другой жили примерно в одно и то же время и это было какое-то выражение, имевшее хождение в ту эпоху.

Но есть и более загадочные моменты. У Иосифа Флавия рассказывается о двух протестных движениях в Палестине: это движение Февды и Иуды Галилеянина. Деятельность Февды относится примерно, если исходить из повествования Флавия, к 45 году после Р.Х., деятельность Иуды Галилеянина связана с переписью и датируется примерно 6 годом после Р.Х. Оба персонажа упоминаются в книге Деяний, но в Деяниях слова о них вложены в уста Гамалиила, который, если исходить из логики повествования книги Деяний, произносит эту свою речь в 30-е годы I века после Р.Х. То есть если исходить из хронологии Флавия, то здесь очевидный анахронизм: Гамалиил не мог знать о Февде, который организует свое движение только спустя 15 лет после этого. Если Лука опирался в данном случае на Иосифа Флавия, то такое смешение вполне естественно, просто более сжатое изложение и вложено в уста Гамалиила для того, чтобы как-то раскрыть ситуацию с апостолами, охарактеризовать ее с стороны их оппонентов.

Второй подобный пример — это упоминание о египтянине, который вывел в пустыню 4 тысячи разбойников, или, по-гречески, сикариев. У Иосифа Флавия тоже упоминается некий лжепророк, который увел в пустыню 30 тысяч человек, а вот о сикариях говорится прямо за параграф до этого, чуть выше, то есть опять же есть некое сжатое изложение. Египтянин получается вождем сикариев, хотя это у Иосифа Флавия два разных явления, сикарии и вот этот лжепророк, а здесь они как бы получаются объединены. Как это можно объяснить?

Самое простое объяснение, конечно же, — это заимствование у Флавия и, соответственно, отнесение тогда книги Деяний уже ко II веку и, следовательно, рассмотрение ее тогда уже в ряду апокрифических «деяний», которые в массе своей появляются во II-III веках. Тогда возникает большой знак вопроса в отношении достоверности описываемых событий и того, что они основаны на свидетельствах очевидцев.

Однако есть и другое, альтернативное объяснение. Сам Флавий опирался в своем повествовании на сочинение Николая Дамасского. Сочинение Николая Дамасского утеряно, и если бы оно, конечно, сохранилось или вдруг когда-нибудь будет обнаружено, то тогда, может быть, это прольет свет на вот эти загадочные параллели между Флавием и книгой Деяний. То есть вполне возможно, что Лука просто имел перед собой текст Николая Дамасского и опирался на него, а не на сочинения Иосифа Флавия напрямую, и даже если он допускал какие-то анахронизмы, то они вызваны не изложением Флавия, а пересказом Николая Дамасского, который писал раньше, чем и Лука, и Иосиф Флавий.

В пользу ранней датировки и Деяний, и, соответственно, Евангелия от Луки говорит достаточно архаичное богословие, которое встречается в этих сочинениях. Скажем, в книге Деяний используется такое выражение, как «пайс феу», то есть отрок или раб Божий, в отношении Иисуса Христа. Такое же выражение встречается, скажем, в «Дидахе», «Учении двенадцати апостолов», тексте, тоже достаточно архаичном. В последующей христианской традиции такое выражение требовало уже обоснования, поскольку оно касается догматического богословия, и когда речь идет об Иисусе, то выражение «Сын Божий» стало преимущественным, а здесь вот такое более архаичное и более библейское. Кроме того, когда речь идет о воскресном дне, когда происходит собрание христиан, то Лука использует еще еврейское выражение «первый день после субботы», тогда как уже в Апокалипсисе и в последующей раннехристианской традиции используется термин «день Господень», то есть это выражение Луке еще неизвестно. Если бы он писал во II веке или в начале II века, то, скорее, он бы использовал уже эту терминологию.

Ну и, наверное, самое такое существенное, о чем я, может быть, дальше в другой лекции скажу поподробнее, — это то, как он описывает устройство раннехристианских общин и прежде всего церковную иерархию. У Луки мы видим, что выражения «епископ» и «пресвитер» взаимозаменяемые, и, более того, сам термин «епископ» еще не утвердился, то есть это пока еще некое просто греческое слово, которое используется без строгого технического значения. Когда говорится о выборе на место отпавшего Иуды нового апостола, то там используется выражение «епископство его», но вот это «епископство», очевидно, не подразумевает еще епископского служения в позднем церковном смысле слова. Оно здесь еще такое общее, его надо понимать буквально.

Кроме того, в книге Деяний есть еще возможная отсылка к событиям Иудейской войны с Римом. В стихе 8:26 или 8:27, в зависимости от того, какой греческий текст используется, говорится о дороге из Иерусалима в Газу, «которая пуста», буквально «которая пустыня». К чему относится это выражение? К пустынной дороге, по которой никто не ездит, какая-то проселочная дорога, скажем, или речь идет о Газе, которая опустошена, и, соответственно, это уже одно из событий Иудейской войны с Римом? Если Лука знал об этом, то, очевидно, он писал уже ближе к концу 60-х годов, когда эти события происходят, или уже после Иудейской войны. Но вполне возможно, что речь просто идет о так называемой Старой Газе, которая была разрушена еще в эллинистическую эпоху, и, соответственно, здесь выбор не между дорогой и городом, а между двумя городами, как вот у нас есть Старая Рязань и та Рязань, которая ныне существует.

Прологи

Что касается прологов, если мы обратимся к тому, с чего, собственно, начинается повествование, то они во многом, конечно, раскрывают смысл и цели Луки. Евангелие от Луки начинается так: «Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях, как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова, то рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Феофил, чтобы ты узнал твердое основание того учения, в котором был наставлен». Книга Деяний, по сути, продолжает эту тему и говорит: «Первую книгу написал я к тебе, Феофил, о всем, что Иисус делал и чему учил от начала до того дня, в который Он вознесся, дав Святым Духом повеления апостолам, которых Он избрал».

Во-первых, что бросается в глаза, — это принципы исторического повествования, которые здесь кратко изложены. Он говорит, что будет опираться на свидетельства очевидцев и что уже существуют некие описания, которые начали составлять прежде него. Также он говорит, что будет излагать события по порядку, что для историка было очень важным. И при этом он однозначно говорит, что цель его повествования — это наставление в учении, то есть это не в чистом виде история, как у Геродота или Фукидида, а это история, соединенная с проповедью, то есть вот эта апологетическая история, которая есть и, скажем, у Иосифа Флавия.

Кто такой этот Феофил? Есть две основных точки зрения. Одни исследователи считают, что это какое-то конкретное лицо, патрон, то есть человек, который спонсировал этот труд. Скажем, у Иосифа Флавия был некий Эпафродит, которому он тоже посвятил свое сочинение «Против Апиона», и у многих других античных авторов точно так же были меценаты, покровители, которым они посвящали свои произведения, то есть это тоже для античной литературы вполне естественное дело.

Феофил называется «достопочтенным». Возможно, за этим скрывается принятое почтительное обращение к лицам, принадлежащим к всадническому сословию или по крайней мере занимающим какую-то высокую должность. Были разные гипотезы, кто за этим Феофилом скрывается: проконсул Сергий Павел, или Галлион, который упоминается в книге Деяний, ну или еще кто-то из персонажей, о которых идет речь, принадлежащих к римской администрации. Но все-таки для такого вывода надо больше аргументов. Вполне возможно, что это действительно некий человек по имени Феофил, достаточно высокопоставленный.

Но некоторые говорят, что его имя просто означает «боголюбец», то есть это некий анонимный христианин или желающий принять христианство, принадлежащий при этом к высокому сословию римский гражданин. Что характерно, это выражение «учение, в котором был наставлен». Говорят, что в Евангелии от Луки тот, к кому обращались, еще был только оглашаемым, а в книге Деяний он уже крестился и слушает повествование уже как христианин. На самом деле в ранней церкви в столь раннюю эпоху еще не существовало продолжительных огласительных бесед. Они обычно относились уже к периоду после крещения, это были послекрещальные беседы. Соответственно, вот это выражение «учение, в котором был наставлен» не говорит о том, что этот Феофил пока еще оглашаемый. То есть вполне возможно, что он уже принявший крещение человек или, может быть, еще действительно язычник, для которого впервые столь подробно излагается то событие, с которым он имел до этого только предварительное знакомство.

Если мы посмотрим на то, как описываются вообще представители римской администрации в Евангелии от Луки и в книге Деяний, то мы увидим, что их отношение к христианству и отношение автора к ним все-таки достаточно благожелательное. Если сравнить это с Откровением, Апокалипсисом, то контраст довольно значительный, то есть никаких серьезных гонений со стороны римских властей на раннехристианскую церковь в этих текстах еще не видно. Очевидно, что тот, кто писал, либо делал это с апологетическими целями, обращаясь к какому-то высокому лицу и стремясь защитить христиан от ложных обвинений и гонений, поэтому представлял их максимально добропорядочными гражданами, которые не вступают в конфликты с римскими властями, либо он действительно писал в ту эпоху, когда со стороны Рима гонений на христиан еще не было, то есть до 64 года, до пожара в Риме и до вот всех этих событий, повлекших мученическую кончину Петра и Павла. Соответственно, тогда получается уже более строгая датировка, по крайней мере для книги Деяний, в районе 62-64 года, что, в общем, очень значимо для изучения раннего христианства, потому что очень мало произведений можно датировать с такой аккуратностью.

Мы-пассажи

Ну и, наконец, несколько слов о так называемом повествовании от первого лица. Начиная с 16-й главы встречается довольно много эпизодов, где автор говорит о себе «мы» и как об участнике описываемых событий, то есть повествование ведется от лица одного из спутников апостола Павла. Есть разные взгляды на то, что же это такое. Одни исследователи говорят о том, что Лука просто использовал некий дневник свидетеля-очевидца, и, подобно тому, как он включил повествование Марка в свое Евангелие, так же он включил этот рассказ, без особой редактуры, в качестве одного из источников в книгу Деяний.

Мне кажется, это маловероятно. Во-первых, жанр дневниковых записей не очень характерен для античности, хотя описания от первого лица довольно широко встречаются. А с другой стороны, Лука очень сильно текст редактировал Марка, и это видно и в Евангелии, хотя, скажем, в отличие от Матфея, редактировал иначе. То есть в Евангелии от Матфея мы часто встречаем перекомпоновку и создание таких крупных блоков из повествования Марка и еще какого-то гипотетического источника, тогда как Лука больше сохраняет последовательность изложения и стремится максимально сохранять порядок текста. Но при этом стилистически он текст везде правит, и в книге Деяний, если он использовал какие-либо письменные источники, то очевидно, что он бы их тоже максимально скорректировал с точки зрения языка и стилистики и вплел их в повествование. Это просто одно из условий достойного исторического повествования в античности.

Другие считают, что повествование от первого лица полностью выдумано, и в качестве примера приводят, скажем, поэму Гомера «Одиссея», где есть такого рода места, например, связанные с плаванием по морю: «Быстро взойдя на корабль, мы пустились в широкое море, // Мачту поднявши и белый на мачте расправивши парус. // После того как мы остров оставили сзади и больше // Не было видно земли никакой, а лишь небо да море, // Черную тучу внезапно Кронид распростер молневержец // Над кораблем нашим полым. И море под ней потемнело» ну и т.д. Очевидно, что Гомер не был спутником Одиссея и вот это «мы» — оно чисто литературное.

Существуют и другие подобные повествования, скажем, плавание Ганнона (так называемый «Перипл Ганнона») и целый ряд других античных сочинений, где используется этот прием повествования от первого лица. В раннехристианской литературе такого же рода прием есть в мученических актах Игнатия Богоносца – повествование вроде как от лица его спутника.

Но при этом мы видим такой же оборот и в Иоанновой традиции. В Евангелии от Иоанна в окончании вот это «мы» проступает и особенно ярко в 1-м Послании Иоанна, где говорится: «О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни, — ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам». То есть сказать однозначно, что речь идет о литературном приеме, тоже нельзя. При этом вот этот спутник Павла, который говорит о себе «мы» в книге Деяний, он то появляется, то исчезает, то есть нельзя сказать, что этот прием используется повсеместно. Можно прямо проследить, где этот спутник есть, шел вместе с Павлом, где он от него отделился и уже опирается на чьи-то другие свидетельства.

География и названия местных властей

Что именно говорит против выдуманности и такой, скажем, нарративности, литературности книги Деяний, а в пользу того, что это все-таки именно историческое повествование, хотя, конечно, со своими нюансами и особенностями? Это просто некоторая статистика, но она очень характерная, особенно когда сравниваешь книгу Деяний с апокрифическими деяниями II-III века. Вот там такого рода примеров уже не набрать. В книге Деяний упоминаются 32 страны, 54 города, 9 островов, 95 человек названы по имени, детально описываются римские и еврейские институты власти, причем, по сравнению с другими евангелиями, всегда очень точно, то есть нигде нет такой путаницы, как у Марка, с наименованиями тетрарх, царь и т.д.

Само путешествие, скажем, апостола Павла из Троады в Милет содержит указания всех основных населенных пунктов, которые встречаются на этом пути. То есть если бы человек выдумывал, то, конечно, ему такое детальное географическое описание было бы не нужно, и для достоверности было бы достаточно назвать пару пунктов, которые встречаются на этой дороге, а не давать такое точное, так сказать, по пунктам указание, что можно прямо проехать вслед за ним. Очень часто указываются альтернативные пути, что можно было пойти по такой дороге, можно было пойти по другой дороге.

Еще один пример точности Луки. Когда речь идет о Филиппах, городе Филиппы, то он называет их колонией, что очень верно именно с точки зрения статуса этого города. Администрацию он называет преторами (по-гречески «стратегами»), в Синодальном переводе — «воеводы», что, конечно, не совсем гармонично с точки зрения античности, то есть это все-таки вполне конкретный термин, и римский термин «претор» на греческий именно переводится как «стратеги».

В Фессалониках, наоборот, во главе города стоят политархи, в русском переводе — городские начальники, проконсул тоже очень точно назван по-гречески «анфипат», хотя если мы обратимся к апокрифическим актам, то там можно встретить совершенно вольное обращение с терминами и могут оказаться совершенно неподходящие лица во главе того или иного города или местности, куда приходят герои апокрифических деяний.

Защитник апостола Павла

Есть, конечно, очень серьезные расхождения с изложением событий ранней церкви, как они описаны в Послании к Галатам апостола Павла и как они изложены в книге Деяний. Это совершенно отдельная проблема. Я о ней скажу уже в связи с жизнью апостола Павла. Но если тот, кто был спутником апостола Павла, записал это, зафиксировал в книге Деяний, то между ними должны быть какие-то переклички и связующие их нити. С одной стороны, видно, что автор Деяний не знаком с Павловыми посланиями. Если бы он был с ними знаком, он бы их гораздо чаще цитировал, ссылался бы на них. То есть очевидно, что Деяния написаны в ту эпоху, когда Павловы послания не получили еще столь широкого распространения или по крайней мере за ними не было такого высокого авторитета, что опять же говорит, что, может быть, Павел был еще жив и его личное слово было важнее, чем распространяемые от его лица письменные тексты.

При этом видно, что автор Деяний стремился не просто защитить Павла от обвинений и выступает как его апологет, но он, скорее, выступает как апологет вообще проповеди к язычникам, и поэтому в тех местах, где Павел, скажем, акцентирует на себе внимание и противопоставляет свою точку зрения Петровой, в книге Деяний, наоборот, Петр выступает, скорее, как тот, кто солидарен с Павлом, и во многих случаях делает то, что на самом деле делал, скорее всего, Павел, а Петр не делал, по крайней мере на раннем этапе. Скажем, Петр оказывается тем, кто начинает проповедь к язычникам, и это связывается с прямым божественным вмешательством.

Но то, что Лука все-таки был с Павлом знаком, на это указывает использование очень характерной для Павла терминологии. Скажем, в книге Деяний встречаются такие термины, как «домостроительство» (οἰκονομία, икономи́я) и «наследие» (κληρονομία, клирономи́я) — два термина, которые в Посланиях к Римлянам, в других местах у Павла используются как ключевые, то есть Луке они были известны. Все-таки он писал о Павле не как человек, совершенно с ним незнакомый, с чужих слов. Вполне вероятно, что он был с ним знаком. Таким образом, мне кажется, что книга Деяний —это очень важный источник для ранней церкви, и ее пристальное изучение может пролить свет на процесс распространения христианства в самую раннюю эпоху.