10/12. Повествования о Страстях

15.10.2018. APCNEWS.RU.    События последних дней земной жизни Иисуса с учетом внебиблейских источников и раввинистической традиции.

Об этом  Служба новостей APCNEWS.RU со ссылкой на сайт Magisteria.ru.

Страдающий Мессия и выводы гиперкритики

Повествование о Страстях представляет собой фундамент христианской веры, и поэтому происхождение этого рассказа, его историческая достоверность, отдельные детали вызывают самое пристальное внимание исследователей. Для античного мира, для Древнего Востока, с одной стороны, рассказы о невинном страдальце очень характерны, это давняя традиция.

В межзаветный период распространяются образы пророков страдающих, принимающих какие-то муки. И, конечно, появляется образ праведника, который остается верным Закону даже до смерти. Однако, с другой стороны, представление о том, что какие-то страдания может претерпеть Мессия, для дохристианской эпохи совершенно не характерно. Т.е. это абсолютно новое учение, которого прежде не было, несмотря вроде бы на то, что какие-то тексты ветхозаветных пророков об этом говорят достаточно прямо. Т.е. такая их интерпретация возникла только с появлением христианства.

Сами Страсти Христовы, при том что они составляют основание христианской проповеди, впервые упоминаются в Первом послании коринфянам у апостола Павла, и, видимо, это самое раннее, еще доевангельское свидетельство. Павел пишет так: «Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял…» Т.е. он говорит о том, что то, что он дальше будет излагать, это нечто, составляющее уже предание, а не его собственное учение. «…Что Христос умер за грехи наши, по Писанию, и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию, и что явился Кифе, потом двенадцати; потом явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые и почили; потом явился Иакову, также всем апостолам; а после всех явился и мне, как некоему извергу. Ибо я наименьший из апостолов, и недостоин называться апостолом» (1 Кор 15:3-9).

Составные элементы, которые здесь присутствуют, присутствуют и в других известных ранних повествованиях о смерти Иисуса Христа. Что здесь можно выделить: что смерть имеет искупительный характер – «за грехи»; что она предсказана Писанием, т.е. в священных текстах есть на это прямое указание; что Христос был погребен и что он воскрес в третий день. Вот этот третий день тоже присутствует постоянно. И дальше – что он явился затем своим ученикам.

В евангельской традиции все четыре евангелиста приводят рассказ о страстях, что очень знаменательно, учитывая, что рассказ о Рождестве приводят только Матфей и Лука. Однако все четыре рассказа, видимо, если следовать принятой большинством ученых точке зрения, восходят к повествованию апостола Марка. Хотя евангелист Иоанн довольно существенно отличается в деталях, но общая линия повествования у него явно точно такая же, как и у Марка.

Соответственно, возникает вопрос: все это развернутое повествование – в какой степени оно достоверно, а в какой степени является уже неким богословским осмыслением каких-то более простых сообщений, их развитием литературного характера? Последователи метода анализа жанровых форм (Бультман, его ученики) еще пытались найти какие-то базовые сообщения в повествовании Марка, некую доевангельскую традицию, сходную с той, которая представлена у апостола Павла. Но уже с развитием метода анализа редакций многие исследователи стали склоняться к тому, что большая часть повествования создана самим апостолом.

В крайних формах такой гиперкритики говорится о том, что события, описываемые Марком, не просто являются осуществлением библейских пророчеств, но построены на их основании. Т.е. преимущественно из 21-го псалма, книги пророка Исайи в виде такого центона сконструирован текст. Однако против такого подхода говорит то, что целый ряд деталей, которые там упоминаются, не находят параллелей в Ветхом Завете и не могут быть объяснены с точки зрения такого литературоведческого подхода, т.е. за ними есть некая историческая реальность.

Свидетельство Иосифа Флавия

Если мы обратимся к нехристианским источникам, то большинство сообщений либо очень краткие, либо относятся к более позднему периоду, как, скажем, сообщение Тацита, которое говорит о том, что Христос, по имени которого названы христиане, был приговорен к распятию Пилатом. Наиболее важным из всех нехристианских сообщений является, конечно же, свидетельство Иосифа Флавия, которое сохранилось в составе «Иудейских древностей». Хотя это сообщение относится уже к концу I в., но тем не менее оно достаточно развернутое и, конечно, очень значимо для выявления исторической достоверности и обстоятельств произошедшего.

Это сообщение было известно уже по крайней мере в III в. Оригену, затем в IV – Евсевию Кесарийскому, и очень часто потом цитировалось христианскими авторами. Тот вариант, который наиболее широко известен и приводится у Евсевия Кесарийского, очевидно, несет в себе следы христианской редакции. И все рукописи сочинений Иосифа Флавия, которые сохранились, приводят текст именно в таком виде, который, кажется, не мог быть написан полностью иудеем Иосифом Флавием.

На рубеже XIX–ХХ вв. был обнаружен иной вариант, сохранившийся в арабском переводе «Всемирной истории» Агапия Манбиджского. Там текст близок к известному, но в нем не столь очевидны христианские исправления. Уже во второй половине ХХ в. он стал интерпретироваться как возможно более достоверный вариант рассказа Флавия об этом событии.

Вот что говорит Флавий в греческом тексте. Рассказ помещен после того, как Флавий рассказал о том, как Понтий Пилат построил в Иерусалиме водопровод на храмовые деньги. «Около того времени жил Иисус, человек мудрый, если его вообще можно назвать человеком». Вот это пояснение, очевидно, уже связано с какой-то редакторской активностью. «Он творил удивительные дела и был учителем людей, с удовольствием принимающих истину». Выражение «удивительные дела», по-гречески «парадокс энергон», с одной стороны, возможно, относится к чудесам Иисуса. Но если исходить из значения греческого слова, то речь может идти не о чудесах как таковых, а о неких парадоксальных, неожиданных, входящих в противоречие с ожидаемым, с общепринятым мнением действиях. Т.е. о неких деяниях, подобных пророческим, которые с точки зрения обыденного сознания кажутся необычными, невероятными. Дальше Флавий говорит: «Он привлек к себе многих иудеев и многих эллинов. Это был Христос». Вот такая прямая формулировка, конечно, вряд ли возможна для Флавия. Т.е. возможно, что здесь тоже есть некое редакторское вмешательство.

«По доносу первых у нас людей Пилат осудил его на распятие, но те, кто с самого начала любили его, оказались ему верны. На третий день он явился им живой. Пророки Божии предрекли это и множество других его чудес». Вот опять же слова о пророках, возможно, являются некоей редакторской вставкой. «И поныне еще существуют те, кто называется христианами, именующие себя таким образом по его имени». Вот эта фраза тоже вызывает вопрос, потому что если слова о том, что это был Христос, не принадлежат Флавию, то непонятно, откуда берется имя христиан.

Текст Агапия чуть-чуть короче, он звучит следующим образом: «В это время жил мудрый человек, которого звали Иисус, образ жизни которого был безупречным и который был известен своей добродетелью». В таком варианте текст, конечно, звучит очень в стиле Иосифа Флавия. Если мы вспомним, как он говорил об Иоанне Крестителе, как потом дальше будет рассказывать об Иакове Праведном. «Многие из иудеев и из других народов стали его учениками. Пилат осудил его на распятие и смерть». Здесь не упоминаются наши первые люди, о которых говорится в греческом варианте. «Но те, которые были его учениками, не отреклись от его учения. Они утверждали, что он явился им через три дня после своего распятия и что он был живой. Поэтому, как полагают, он был тем Мессией, о чудесных деяниях которого возвестили пророки».

Здесь, конечно, изложение получается более логичным, чем в греческом варианте, потому что здесь и слова пророков, и наименование Мессии более логично увязаны и нет таких прямых безапелляционных утверждений, как в греческом тексте. При этом важно отметить, что и в первом, и во втором случае больше значение уделяется ученикам Христовым. В отличие, скажем, от рассказа об Иоанне Крестителе, который тоже имел учеников, здесь акцент делается на том, что ученики оказались верны, и на том, что они неким образом продолжали учение и деятельность своего Учителя.

Ну и, конечно, слова о воскресении и явлении живым на третий день. И в первом, и во втором рассказе они присутствуют, и это, конечно, очень примечательный момент. Если Иосиф Флавий действительно включил в свою историю рассказ об Иисусе Христе, то, возможно, он в качестве информаторов имел кого-то из христиан или, по крайней мере, до него тоже дошли вот эти слухи о воскресении на третий день.

При этом Флавий, что тоже, в общем, примечательно, никак не увязывает события, связанные со смертью Иисуса Христа, с разрушением Иерусалима, что для христиан было очевидно. В большей мере он готов связать это с убиением Иакова Праведного, подобно тому как беды Ирода Антипы он связывает с убийством Иоанна Крестителя. Но здесь он таких выводов не делает. Т.е. если бы он действительно исповедовал или знал о том, что Иисус кем-то считается Мессией, он бы, наверное, эти связи выстроил каким-то образом. Но, возможно, он эти свидетельства отнес к тому же разряду, что и его рассказы, скажем, о некоем египтянине или других лжепророках, который приходили, совершали какие-то необычные деяния, уводили народ в пустыню и тому подобное.

В любом случае, само местоположение этого рассказа, его краткость, при наличии даже некой христианской редактуры все-таки достаточно нейтральное в целом изложение говорит о том, что у Иосифа действительно были некие сведения. И вот эти два аспекта – что Иисус был учителем и свершителем неких необычных дел и то, что он был осужден на смерть Пилатом, – у него, несомненно, присутствуют.

Слова о роли первых людей из иудеев в осуждении Иисуса, конечно, уже сложнее поддаются интерпретации. С одной стороны, у Иосифа действительно был конфликт с иудейской верхушкой и ему не надо было здесь как бы перекладывать вину полностью на римлян, на римские власти. С другой стороны, отсутствие этих слов в версии Агапия говорит о том, что это, может быть, тоже некое редакторское вмешательство.

В раввинистической традиции, в Талмуде, там, где есть места, которые обычно связываются с Иисусом Христом, говорится о том, что обвинения против него были выдвинуты в связи с колдовством или занятиями магией, тем, что он сбивал Израиль с пути, т.е. то, что относится обычно к лжепророкам, и говорится об убиении накануне Пасхи. Либо там идет речь о том, что он был побит камнями, либо о повешении.

Вообще иудейская традиция не знает такой казни, как распятие, хотя на практике, особенно в хасмонейский период, она встречалась. Т.е. уже эллинизированные иудейские правители такую казнь использовали. Но ветхозаветная традиция и потом раввинистическая традиция все-таки основными видами казни считали побиение камнями, удушение, отрубание головы, сожжение. В зависимости от степени тяжести преступления применялся тот или иной вид казни.

Вход в Иерусалим

Если мы обратимся собственно к повествованию о Страстях, мы увидим, что ключевым моментом в изложении евангелистов-синоптиков является момент входа Иисуса в Иерусалим и последующие события, которые приводят, собственно, к его аресту, осуждению и распятию. У евангелиста Марка поворотный момент – исцеление слепого, которого он называет по имени – Вартимей. Слепой сидел при дороге. Узнав, что мимо проходит Иисус, он начинает открыто исповедовать свою веру. Он кричит: «Иисус, сын Давида, помилуй меня!» Его заставляют замолчать, но он все равно неотступно кричит и в итоге добивается того, что Иисус зовет его к себе и исцеляет. По сути, это окончание той мессианской тайны, которая для евангелиста Марка характерна: здесь уже Иисус открыто исповедуется Мессией, потомком Давида, который может спасти.

Почему этот рассказ помещен перед повествованием о входе Иисуса в Иерусалим? Дело в том, что по ветхозаветной традиции люди с физическими увечьями – слепые, хромые – исключались из народа Божьего. Более того, во Второй книге Царств говорится, что царь Давид велел следующим образом: «Всякий, убивая Иевусеев, пусть поражает копьем и хромых и слепых, ненавидящих душу Давида. Посему и говорится: слепой и хромой не войдет в дом Господень» (2 Цар 5:8). Соответственно, исцеление слепого сыном Давида, Мессией, позволяют ему вернуться в народ Божий, войти в Иерусалим и в дом Господень – в Иерусалимский храм. Т.е. это явное начало вот этих мессианских событий, которые сопровождают пришествие Мессии.

Сам вход в Иерусалим Марк тоже описывает очень подробно. Он говорит, что Иисус подъехал к Иерусалиму с Елеонской горы на молодом осле. Елеонская гора в межзаветной традиции – место, которое тоже связано с апокалиптическими событиями. Именно с нее должно начаться освобождение Иерусалима от язычников или от нечистоты, которая там воцарилась. Соответственно, то, что это господствующая высота, позволяет лучше передать образ такого некоего штурма, очищения города, подобно тому, как это произошло в эпоху маккавейских войн, когда Иуда Маккавей точно так же вошел в город с триумфом, а потом очистил храм.

Но в отличие от полководцев и царей, которые торжественно въезжали в город, Иисус, согласно евангелисту Марку, выбирает ослика – такое более миролюбивое животное по сравнению с боевыми скакунами, слонами и т.д., которые в древнем мире использовались во время подобных процессий. Хотя вообще в праздники полагалось входить в город пешком. Т.е., возможно, Иисус доехал на этом ослике только до городских ворот.

При этом говорится, что люди, которые встречали Иисуса, едущего на ослике, кричали «Осанна! благословен грядущий во имя Господне! благословенно грядущее во имя Господа царство отца нашего Давида! осанна в вышних!» (Мк 11:9-10) Т.е. это очевидно мессианское приветствие, и сама эта процессия интерпретировалась именно таким образом. Но дальше Марк говорит о том, что Иисус лишь входит в Иерусалимский храм, осматривает там все и затем возвращается обратно за пределы города, в Вифанию, вместе с учениками.

Изгнание торгующих из храма

И только уже на следующий день он снова приходит в храм, и дальше происходит событие, которое тоже вызывает массу вопросов: изгнание торгующих из храма. Согласно Марку, Иисус «начал выгонять продающих и покупающих в храме; и столы меновщиков и скамьи продающих голубей опрокинул; и не позволял, чтобы кто пронес через храм какую-либо вещь. И учил их, говоря: не написано ли: дом Мой домом молитвы наречется для всех народов? а вы сделали его вертепом разбойников» (Мк 11:15-17).

Несмотря на этот погром, реакция храмового начальства была достаточно мягкая. Храмовая стража не вмешалась, лишь только книжники и первосвященники удивились, но побоялись что-либо сделать из-за народа. Интерпретация этого события во многом, конечно, зависит от того, как оценивается этот поступок Иисуса в целом. Является ли он пророческим предсказанием разрушения храма и его обновлением, очищением, или это действие является таким более строгим призывом к соблюдению Закона?

Дело в том, что налог в пользу храма, который должны были уплачивать все иудеи, составлял дидрахму и обычно выплачивался тирскими серебряными монетами, которые, однако, содержали языческие символы. Но поскольку тирские дидрахмы и тетрадрахмы были наиболее стабильными и надежными среди монет, имевших хождение в Средиземноморье, были наиболее чистыми, процент серебра, в них содержавшийся, практически не изменялся на протяжении времени, то на наличие на них языческих символов закрывали глаза, и все другие монеты, прежде чем уплатить храмовый налог, обменивались на вот эти тирские. Продажа голубей совершалась для тех, кто был не в состоянии принести жертву более дорогим животным, т.е. для бедных, их можно было здесь приобрести для возможных жертвоприношений.

Некоторые исследователи считают, что в данном случае Иисус осуществляет предсказание пророка Захарии. В Книге пророка Захарии говорится: «И все котлы в Иерусалиме и Иудее будут святынею Господа Саваофа, и будут приходить все приносящие жертву и брать их и варить в них, и не будет более ни одного хананея в доме Господа Саваофа в тот день» (Зах 14:21). Т.е. это пророчество о дне Господнем эсхатологического характера. Поскольку в других библейских книгах – в книге Иова, в Притчах – хананей отождествляется с торгующим, то некоторые объясняют вот это деяние тоже как пророчество о наступлении дня Господня: что Иисус изгоняет вот этого хананея, торгующего, из храма, предсказывая наступление начала дня Господня.

С другой стороны, некоторые исследователи отмечают, что первосвященник, который был наиболее влиятельным в эту эпоху… Хотя формально пост в это время занимал Каиафа, более влиятельным был его тесть Анна. Именно из семейства Анны происходило большинство первосвященников в этот период. И те лавки, которые располагались во дворе язычников, принадлежали его семейству. Соответственно, нарушив работу этих лавок менял и продавцов голубей, Иисус тем самым как бы вмешался уже в бизнес первосвященника Анны и, соответственно, навлек на себя его гнев по этой причине. И последовавшие за этим события – его арест и особая ненависть именно со стороны первосвященников – вызваны не самим учением и его предсказаниями, а такими вот более прозаичными земными делами.

В изгнании торгующих именно из двора язычников, возможно, тоже есть намек на то, что с наступлением дня Господня другие народы тоже потекут к Сиону, обратятся к Иерусалиму. Соответственно, этот дом молитвы будет домом молитвы не только для иудеев, но и для язычников. А поскольку торговля происходит как раз во дворе язычников, то она как бы препятствует тому, чтобы язычники тоже могли обратиться к единому Богу. Возможно, храмовая стража не вмешалась по той причине, что опрокидывание столов и изгнание торговцев было не общее, со всего двора, а в каком-то углу, просто более локальное. И из-за того, что оно не имело такого масштаба, стража не стала вмешиваться.

Но в целом, мы это увидим дальше и вообще в повествовании о Страстях, практически на каждый паломнический праздник в Иерусалиме происходили какие-то беспорядки. Поэтому и иудейские власти очень пристально за этим следили, и, самое главное, римские власти уделяли большое внимание тому, чтобы в этот момент не происходило никакого мятежа. Поэтому, конечно, въезд, вход Иисуса как Мессии в Иерусалим и ожидание толпы, что сейчас произойдут какие-то события, конечно, должны были насторожить и иудейские власти, и римские.

«Только не в праздник»

Дальше Марк говорит, что Иисус проповедовал открыто в храме, а первосвященники составили против него заговор. Вот это постоянное упоминание первосвященников во множественном числе, с одной стороны, возможно, указывает на то, что оба, Анна и Каиафа, были одновременно влиятельны, хотя формально пост занимал один из них. Но, может быть, это слово относится и в целом к сторонникам первосвященников, к храмовой верхушке в целом. «Через два дня надлежало быть празднику Пасхи и опресноков. И искали первосвященники и книжники, как бы взять Его хитростью и убить; но говорили: только не в праздник, чтобы не произошло возмущения в народе» (Мк 14:1-2).

Сам праздник Пасхи имеет очень древнее происхождение и, вероятно, появился у евреев еще до Исхода. По сути, это не один праздник, а два. Один праздник связывается обычно со скотоводческими традициями перегона скота на новые пастбища с началом весны. Центром этого празднования являлось приношение в жертву агнцев. Второй праздник, праздник пресных хлебов, имеет, видимо, земледельческое происхождение и связан с началом нового земледельческого цикла, когда в течение определенного периода времени запрещалось есть квасной хлеб, можно было использовать только пресный.

Ко времени земной жизни Иисуса эти два праздника соединились, и поэтому мы видим, что и у евангелистов, и у Иосифа Флавия, и в некоторых других свидетельствах, по сути, эти два праздника как бы взаимозаменяемы и отождествляются один с другим. Т.е. они представляют собой уже некий единый период времени, а не отдельный день праздника.

Для датировки событий крестной смерти это один из ключевых моментов. Поскольку известно, что распятие произошло в пятницу либо в сам день Пасхи, либо накануне Пасхи, то, соответственно, исследователи делают вывод, что события имели место либо в 30 году н.э., либо в 33 году. Ну, церковная традиция больше склоняется к 33 году, учитывая идеальный возраст Христа. Но если отталкиваться от проповеди Иоанна Крестителя, которая у Луки датируется 29 годом, то, возможно, эти события произошли в 30 году. А если опираться на хронологию и изложение последовательности событий евангелиста Иоанна, то более вероятен, наверное, 33 год.

Трудность состоит в том, что обстоятельства, при которых произошел суд над Иисусом и крестная смерть, очень противоречиво описываются евангелистами в деталях и по этим деталям трудно судить, когда, собственно, это произошло и насколько происходящее укладывалось в рамки иудейского религиозного законодательства и римской практики суда над преступником. Если говорить в целом, то евангелисты-синоптики говорят о том, что Иисус отпраздновал иудейскую Пасху, суд над ним произошел в пасхальную ночь, а распятие, собственно, в сам день Пасхи. Евангелист Иоанн излагает события таким образом, что вроде бы Пасха еще только предстояла, и само распятие произошло в тот день и час, когда в Иерусалимском храме пасхальные агнцы только приносились в жертву, соответственно, он не успел отпраздновать иудейскую Пасху и с точки богословской, мистической сам стал пасхальным агнцем, как об этом говорит апостол Павел: «Пасха наша, Христос, заклан за нас.» (1 Кор 5:7).

Существует масса предположений о том, как можно согласовать повествования евангелистов-синоптиков и Иоанна и есть ли между ними противоречия, или, может быть, есть просто некоторое нечеткое художественное изложение, но на самом деле они говорят об одном и том же. С точки зрения иудейского законодательства проблема заключается в том, что последующая раввинистическая традиция, видимо, не просто упорядочила нормы, связанные, с одной стороны, с проведением праздника Пасхи, с другой стороны, с проведением суда, смертной казнью и т.д., но и привнесла что-то новое. Поэтому непонятно, в какой степени можно использовать свидетельства, скажем, мишнаитских текстов для интерпретации Нового Завета, для периода Второго храма.

Если говорить о, собственно, праздновании Пасхи, иудейская традиция уже в послехристианскую эпоху детально разработала ритуал – как должен происходить праздник Пасхи. При этом с исчезновением Иерусалимского храма многие ключевые моменты отошли на второй план. То, как праздник описывается в Ветхом Завете, довольно существенно отличается от того, что мы видим в раввинистической традиции. Соответственно, встает большой вопрос: а как было во времена земной жизни Иисуса, имели ли место эти изменения уже тогда или нет?

Скажем, самое ключевое: когда мы читаем повествования о Тайной вечери, о том, как Иисус вместе с учениками отмечает Пасху, вкушает Пасху, там говорится, что они возлегают. Возлежание за трапезой – эллинистический обычай, и он проник в Иудею достаточно поздно. Если мы обратимся к Ветхому Завету, то, наоборот, пасхальная символика заключается в том, что празднующие должны быть одетыми, стоять подпоясавшись, с поясами в руках, как бы собираясь в дорогу, чтобы символизировать ключевую идею пасхального праздника – исход, спасение евреев из Египта и вхождение в Землю обетованную. Собственно, об этом говорит и само слово «песах», т.е. «прошел мимо» — это отсылает к событиям исхода, когда ангел Господень, истреблявший первенцев, прошел мимо домов иудеев и истребил только первенцев египтян.

Второй важный момент – это то, что и в ветхозаветной традиции, и в раввинистической традиции Пасха – это праздник семейный. Ветхий Завет говорит, что в нем могут принимать участие все обрезанные – и рабы, и свободные. Все родственники, и бедные и богатые, все должны собираться вместе. То же самое и в послехристианской иудейской традиции. Праздник выглядит как семейное торжество. Хотя храм уже отсутствует, но тем не менее все это сосредоточено в кругу семьи.

Когда же мы читаем рассказ о Тайной вечери, мы видим, что, несмотря на большое количество спутников у Иисуса, и женщин, и мужчин, в Тайной вечери участвуют только двенадцать апостолов. Почему такое ограничение, мы дальше попробуем разобраться. Когда мы читаем повествование Марка, мы видим, что, собственно, вкушение пасхального агнца как таковое там и не описывается. Ключевой момент – это обряд с хлебом и вином, которые Иисус называет соответственно своим телом и своей кровью, и пророчество о том, что он будет предан и примет искупительную смерть.

Исследователи XIX и ХХ вв. пытались разными способами объяснить, что же из себя представляет этот рассказ. В церковной традиции он воспринимается однозначно как повествование об установлении евхаристии. Но откуда происходит этот обряд и почему он именно такой, все-таки существует множество предположений. Самое простое заключается в том, что мы здесь видим описание пасхального седера, подобно раввинистической традиции.

Исследователи вроде Иеремиаса и многих других по отдельным нюансам, которые видны у евангелистов-синоптиков, пытаются восстановить более полную картину. Они говорят, что если у евангелиста Луки упоминаются две чаши на Тайной вечери, то это намек на те четыре чаши, которые присутствуют в раввинистическом чине празднования Пасхи. Если упоминается блюдо, в которое Иисус окунает хлеб, то это тоже намек на те блюда, которые присутствуют на столе во время празднования Пасхи иудеями.

Если говорится, что апостолы вместе с Иисусом по окончании праздника пошли на гору, воспевая, то это намек на пасхальные псалмы, так называемые халил, и соответственно тоже здесь заметно влияние раввинистической традиции. Ну и сами слова Иисуса просто являются альтернативой пасхальной агаде, которая читается во время раввинистического праздника, раввинистического обряда празднования. Рассказ об исходе евреев из Египта заменен на рассказ о том, как Иисус искупит грехи народа и примет крестную смерть.

Очевидно, что такая интерпретация во многом является натяжкой и эти исследователи выдают желаемое за действительное. На самом деле раввинистическая традиция находилась в этот момент еще только в процессе формирования. И видеть уже готовый чин по отдельным намекам – это на самом деле, конечно, анахронизм. Нельзя последование, так сказать, византийского периода переносить на столь раннюю эпоху, когда даже у самих иудеев оно еще не сформировалось в полной мере.

Вторая линия интерпретации обычно связывается с ессейством.  Сторонники такого подхода говорят, что и само чинопоследование, и особенности хронологии событий говорят о том, что или сам Иисус, или его ученики каким-то образом были связаны либо в узком смысле с кумранской традицией, кумранской общиной, либо, в широком смысле слова – с ессейством. Обычно рассуждают следующим образом. Известно, что при Ироде Великом ессеи переселились в Иерусалим, и вроде бы у них был даже целый свой квартал в районе Сиона. И поскольку Иисус совершил празднование Пасхи в сионской горнице, то как бы это происходило в ессейском районе и, соответственно, могло быть связано с ессейскими обычаями.

Когда были обнаружены кумранские рукописи, очень быстро выяснилось, что в уставе кумранитов присутствует обряд с хлебом и вином. Кроме того, конечно, сразу же обратили внимание на учение о новом завете, характерное для кумранитов. Но надо иметь в виду, что у кумранитов в так называемом «Дамасском документе» говорится о новом завете более частном, что ли: «новый завет в земле Дамаска». Т.е. этот новый завет, хотя сам термин уже присутствует, не выглядит как событие такого вселенского масштаба, это что-то более частное, и скорее здесь речь идет о так называемом «богословии праведного остатка». Кумраниты воспринимали себя как закваску, ядро, которое сохранит верность Закону, и в момент пришествия Мессии они, таким образом, составят основу его войска, опору для Мессии и последующего освобождения Иерусалима и храма.

К этой гипотезе были притянуты также археологические находки. Якобы были обнаружены особые врата, которыми пользовались ессеи вот в этом квартале в районе Сиона. Связано это было с тем, что они стремились максимально сохранить святость и чистоту города, и через эти врата выходили для отправления естественных потребностей. Иосиф Флавий, когда говорит о ессеях, и Филон, и собственно сами ессейские тексты говорят о том, что они этому аспекту уделяли большое внимание.

Ну и, конечно, календарная проблема. Календарь, который был обнаружен среди кумранских фрагментов, существенным образом отличается от иудейского раввинистического календаря. Раввинистический календарь в своей основе лунный, хотя и принимает в расчет движение Солнца, солнечный год, и в ряде аспектов происходит коррекция этого лунного календаря по солнечному году. И сам этот календарь имеет вавилонское происхождение.

Тот календарь, который обнаружен в Кумране и который встречается в ряде других межзаветных памятников, в Книге Юбилеев, например, – это календарь в своей основе солнечный. Но, в отличие от юлианского календаря, он насчитывает 364 дня, а не 365 или 366, как в юлианском. Этот календарь в своей основе идеальный, представляет такую идеальную схему, потому что число 364 без остатка делится на 7. Это позволяет в полной мере развить символику, связанную с субботой и юбилейным годом, и выстроить всю систему праздников более четко, привязав к конкретному дню недели.

Одно время считалось, что это некий исконный библейский календарь, но сейчас исследователи говорят о том, что он, скорее всего, тоже имеет происхождение из Вавилонии. Его принято называть схематическим календарем. Т.е. он достаточно все-таки неточный, и в отличие от раввинистического календаря, который корректировался по наблюдениям, поскольку его математическая модель была выстроена позже и долгое время он зависел от реальных наблюдений за светилами и природными циклами, что позволяло делать его очень точным.

А вот этот ессейский, схематический календарь, или календарь юбилеев, как его еще называют, очень быстро начинал расходиться с тропическим годом, и нет свидетельств, что была некоторая интеркаляция, пересчет, подгонка его к реальному астрономическому году. Соответственно, пользоваться на практике им было очень сложно, поскольку он очень быстро оказывался неточным.

Так вот, теория, связанная с ессейством, говорит, что Иисус отпраздновал Пасху по ессейскому календарю и по ессейскому обряду. Соответственно, вопрос о том, почему и когда происходила иудейская Пасха, таким образом снимается. Но сейчас большинство исследователей эту гипотезу все-таки отвергают, потому что ни в Новом Завете, ни в последующей традиции нет ни малейшего намека на связь между первыми христианами и ессейством. Более того, везде присутствует терминология, характерная именно для тех, кто пользуется раввинистическим, лунным иудейским календарем, а не ессейским солнечным.

Единственное, наверное, позднее свидетельство – это очень смутное указание в Апостольской Дидаскалии III в., тексте, который сохранился на сирийском языке, хотя изначально был записан на греческом. Но этот памятник очень сложный, и даже если посмотреть на его критическое издание, видно, что он претерпевал массу редакций. В какой мере содержащиеся в нем сведения восходят к времени земной жизни Иисуса, сказать очень сложно, и скорее всего нет, не восходят, просто основаны на некоем неверном толковании.

Рассказ о Тайной вечери

Что же в таком случае представляет из себя рассказ о Тайной вечери? Если мы посмотрим на детали, то мы увидим, что ключевой аспект – заключение Нового Завета. И вся символика, которая здесь проявляется, связана и отсылает нас к заключению завета Моисея с Богом на горе Синай. И именно Новый Завет – то, что объясняет особенности повествования. Прежде всего это участие именно двенадцати апостолов. Двенадцать апостолов, очевидно, представляют двенадцать колен Израилевых. Присутствие именно такого числа учеников можно объяснить исключительно символикой Завета.

Дальше, когда говорится о преломлении хлеба, сторонники толкования этого места через раввинистическую традицию говорят, что хлеб в данном случае заменил агнца. Подобно тому, как кумраниты отказались от участия в храмовом культе и у них время храмовых жертвоприношений было заменено общинной трапезой, точно так же здесь у христиан хлеб является заменой агнца. Но проблема в том, что у пасхального агнца, о чем Ветхий Завет недвусмысленно говорит, запрещено было преломлять кости. Соответственно, преломление, наоборот, не символизирует, не может символизировать агнца. Т.е. это деяние может символизировать жертву как таковую, но это очень плохо стыкуется с пасхальной символикой.

Но это стыкуется с традициями заключения договора в Ветхом Завете, когда полагалось разрубать жертву надвое и таким образом заключать некий договор. Скажем, в книге Бытие рассказывается, как Авраам заключал договор с Богом, когда он разрубал жертвенных животных и Бог в виде пламени проходил между вот этими двумя половинами (Быт 15:7-21).

Второй момент. О чаше прямо говорится, что «это Кровь Моя Нового Завета» (Мк 14:24). Вот эта символика Нового Завета, конечно, присутствует уже и в пророческих книгах, в частности, в Книге пророка Иеремии. Здесь есть ещё такой важный момент. Иисус говорит: «Я уже не буду пить от плода виноградного до того дня, когда буду пить новое вино в Царстве Божием» (Мк 14:25), ну, или в интерпретации Матфея – «в Царстве Отца Моего» (Мф 26:29). В Евангелии от Луки, как я уже говорил, упоминаются две чаши.

Здесь существует текстологическая проблема: было ли в изначальном тексте две чаши, или была одна, но не в той последовательности, как у Матфея и Марка? Если считать, что действительно у Луки в изначальном тексте присутствовало две чаши, то здесь появляется такая символика. Иисус сначала говорит: «И, взяв чашу и благодарив, сказал: приимите ее и разделите между собою, ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного, доколе не придет Царствие Божие» (Лк 22:17-18). Дальше он преломляет и благословляет хлеб, а дальше так: «Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть Новый Завет в Моей крови, которая за вас проливается». Т.е. Царство Божие наступает с принесением этой второй чаши. Это характерное для евангельских повествований совмещение «еще нет» и «уже», т.е. когда одновременно некое событие предсказывается и в то же время и наступает, присутствует уже здесь и сейчас.

В Евангелии от Луки присутствует еще один момент, которого нет у Матфея и Марка, но он есть в рассказе о Тайной вечери у апостола Павла в Первом послании коринфянам. Это заповедь Иисуса совершать это в его воспоминание. Вот это «воспоминание» – тоже терминология, связанная с заключением завета, и она тоже присутствует в рассказе о первом, синайском завете. В книге Исход, в 24-й главе, говорится следующее: Моисей для восхождения на гору отбирает избранных: «Аарон, Надав, Авиуд и семьдесят из старейшин Израилевых». Дальше говорится так: «Встав рано поутру, поставил под горой жертвенник и двенадцать камней, <тоже символика двенадцати> по числу двенадцати колен Израилевых. И послал юношей из сынов Израилевых, и принесли они всесожжения…» (Подобно тому, как Иисус посылает учеников приготовить Пасху.) «…и заклали тельцов в мирную жертву Господу. Моисей, взяв половину крови, влил в чаши, а другою половиною окропил жертвенник; и взял книгу завета и прочитал вслух народу».

Здесь тоже присутствуют чаши и кровь завета, подобно тому как об этом говорится на Тайной вечери. «…и сказали они: всё, что сказал Господь, сделаем и будем послушны. И взял Моисей крови и окропил народ, говоря: вот кровь завета, который Господь заключил с вами о всех словах сих. Потом взошёл Моисей и Аарон, Надав и Авиуд и семьдесят из старейшин Израилевых, и видели место стояния Бога Израилева; и под ногами Его нечто подобное работе из чистого сапфира и, как самое небо, ясное. И Он не простер руки Своей на избранных из сынов Израилевых: они видели место Бога, и ели и пили» (Исх 24:7-11). Т.е. здесь все ключевые моменты: и вкушение трапезы, и чаша с кровью завета, и заповедь, которую необходимо сохранять. Все это присутствует и в рассказе о Тайной вечери.

Арест и ночной суд

Что происходит дальше. Евангелисты говорят, что арест Иисуса произошел именно в пасхальную ночь. Возможно ли это было с точки зрения иудейского религиозного законодательства или нет? С точки зрения практической действительно, если хотели избежать какого-то мятежа со стороны народа, это был один из наиболее удобных моментов во времени, потому что если это действительно был момент празднования Пасхи, т.е. ночь с 14 на 15 Нисана по иудейскому лунному календарю, то, соответственно, весь народ в это время был занят вкушением пасхальных агнцев, испитием вина и весельем. Соответственно, можно было без излишнего шума арестовать того, кто почитался как пророк и Мессия.

Но в мишнаитских текстах говорится, что запрещено проводить заседания суда, на которых возможно вынесение смертного приговора, ночью, запрещено это проводить в частных домах, запрещено выносить смертный приговор на первом заседании. Обязательно должно быть второе заседание. И запрещено совершать это в праздники и накануне субботы. Вот все эти пункты раввинистического законодательства в случае суда над Иисусом оказались нарушены. Соответственно, возникает вопрос, действительно ли имело место нарушение, либо эти нормы раввинистического законодательства тогда еще не были приняты, и суд совершался в соответствии либо с саддукейскими правилами, либо по каким-то другим принципам.

Также в раввинистической традиции говорится, что если кто-то обвинен в том, что он сбивает Израиль с пути, то он подлежит казни через побиение камнями. Соответственно, если речь идет о лжепророках, то лжепророков можно казнить и в сам праздник. При этом к числу таких тяжких преступлений относится случай, когда кто-либо свидетельствует против своего народа, предает свой народ чужеземцам, совершает какое-то зло своему народу, сам переходит в язычество и проклинает свой народ, хулит святое место, храм и Иерусалим.

Если мы посмотрим на те обвинения, которые выдвигались против Иисуса, то часть этих обвинений действительно соответствует иудейской традиции. Но, как сказано в раввинистических текстах, за сорок лет до разрушения храма Синедрион был лишен права выносить смертные приговоры. Единственный небольшой отрывок времени, когда эта традиция возобновилась – это уже накануне иудейской войны с Римом, тогда, действительно, смертные приговоры опять стали выноситься. Но все остальное время, хотя Синедрион продолжал рассматривать дела о религиозных преступлениях, смертные приговоры, даже если они выносились, должны были утверждаться и осуществляться на практике уже римскими властями.

Распятие на кресте

С точки зрения римской традиции к распятию на кресте приговаривались обычно мятежники и разбойники. Эта казнь считалась, с одной стороны, очень жестокой, с другой стороны, очень позорной. Т.е. людей благородного происхождения все-таки казнили через усечение мечом, ну, или были какие-то такие заменяющие смертную казнь наказания, в конечном итоге тоже приводящие чаще всего к смерти: ссылка в рудники и т.д. Казнь через распятие на кресте была настолько ужасной для людей того времени, что она практически нигде не описывается детально. Т.е. техническая сторона известна плохо и реконструируется только по каким-то отдельным упоминаниям, хотя она применялась достаточно массово и в регионе Палестины в том числе.

Чаще всего крест представлял собой либо вертикально стоящее бревно с Т-образной перекладиной, либо тот классический вариант, который известен в церковной традиции. Иустин Мученик говорит, что крест Христов имел образ вертела, на котором жарили пасхальных агнцев, т.е. имел по крайней мере две поперечные перекладины.

Во время раскопок на севере Иерусалима был обнаружен скелет распятого мужчины, который, как казалось, вроде бы проливает свет на распятие Иисуса и может помочь в интерпретации новозаветных текстов. При первом анализе было выявлено, что ступни мужчины, пяточная кость, были пробиты железным гвоздем и вроде бы, как в католической традиции изображается распятие Иисуса, точно так же одним гвоздем были прибиты две ноги вместе. При первой интерпретации также говорилось о том, что вроде бы были пробиты гвоздями руки. Но у самого креста, на котором производилось распятие, было некое такое сидение, небольшая палочка, на которой распятый как бы полусидел, что, в общем, продлевало его мучения.

Но затем данные были пересмотрены, и вроде бы этот распятый был как-то иначе приколочен, ноги были разведены, руки вроде бы были привязаны, а не прибиты гвоздями. Но в любом случае, видимо, римляне не имели какой-то одной стандартной процедуры распятия. И как это видно из рассказов Иосифа Флавия об Иудейской войне, в целях устрашения они могли делать это совершенно по-разному. Единственно, что несение креста, которое описано в связи с крестным путем Иисуса, возможно, представляло собой не несение креста целиком, а только горизонтальной перекладины, к которой прибивались или привязывались руки.

Сама смерть на кресте происходила, видимо, из-за целого комплекса причин. Это и нарушение кровообращение, и асфиксия. При ослаблении мышц происходило удушение. Ну и могла быть еще масса других аспектов. В любом случае, эта смерть была крайне мучительной, и даже если казнь прерывалась в какой-то момент, мало кто мог выжить после снятия с креста, что, соответственно, исключает те фантастические гипотезы, которые в XIX в. имели хождение, когда говорили, что Иисус на самом деле не умер, а просто уснул летаргическим сном или впал в забытье, а его сочли мертвым, и потом он как бы ожил. С точки зрения физиологии это, конечно, совершено исключено. Казнь на кресте с точки зрения смертности была стопроцентной.

Процесс и приговор

Возвращаемся к приговору суда и процессу суда над Иисусом. Евангелисты несколько расходятся в том, что же происходило ночью. С точки зрения евангелиста Иоанна, Иисуса сначала доставили в дом первосвященника Анны. Если действительно ненависть со стороны первосвященников связана с их экономическими интересами, в которые вмешался Иисус, производя свое пророческое действие в храме, то это, в общем, объяснимо. В любом случае Анна был самым авторитетным лицом в иерусалимской верхушке, и вполне возможно, что действительно доставили сначала к нему. Затем он был отведен уже к Каиафе, и там происходило заседание. То ли это было все еще ночью, как у Марка и Матфея, то ли уже рано утром, как у евангелиста Луки. Затем, когда Иисусу были заданы вопросы и были вызваны лжесвидетели, он был предан в руки римских властей.

Участие римских властей, с точки зрения евангелистов, тоже до конца непонятно. Люди, которые пришли арестовывать Иисуса в Гефсиманском саду, с одной стороны, описываются у евангелистов как вооруженная толпа, сторонники первосвященников и храмовой иерархии, т.е. просто храмовая стража. С другой стороны, в других местах говорится, что это были части римских воинов, когорта («спира» по-гречески) во главе с трибуном (по-гречески «хилиарх»). Соответственно, римляне были привлечены к этому делу уже на начальном этапе.

После того, как синедрион пришел к выводу, что Иисус виновен в богохульстве, его отправили на суд к Пилату. Евангелист Лука говорит, что Пилат, колеблясь в вынесении приговора, отправил Иисуса как бы на дополнительный суд к Ироду Антипе, узнав, что он происходит из Галилеи и, соответственно, может быть судим той юрисдикцией, которой он принадлежал. С точки зрения римского законодательства это было возможно. Вообще основная миссия римского наместника в Палестине была следить за тем, чтобы провинция никоим образом не восставала, чтобы не было мятежей и каких-то нестроений. При этом Пилат, как, впрочем, и другие римские наместники, крайне негативно относился к иудейской верхушке и иудейству в целом. Поэтому любой способ насолить им он использовал. Соответственно, если иудеи хотели осудить Иисуса, то для римского наместника было вполне логичным найти для него оправдание и отпустить.

При этом, как мы видим у евангелиста Иоанна, иудейская верхушка использовала в конечном итоге очень существенный аргумент, чтобы заставить Пилата действовать так, как они хотят: обвинение в том, что если он отпустит Иисуса, он не друг кесарю. Для того периода времени, для времени правления Тиберия и особенно потом уже для Калигулы это, конечно, было очень существенно. Если бы в Рим отправились донесения о том, что римский наместник поспособствовал или не вмешался, когда была угроза мятежа, то, конечно, он мог бы поплатиться своей карьерой. В конечном итоге это так и произошло, но не в связи с делом Иисуса.

Особенностью римского законодательства и римского процесса было то, что в любом случае, было ли дело уголовным или политическим, обязательно должны были быть частные обвинители. Т.е. государство само не могло выдвигать обвинение. Наверное, в данном случае, конечно, могло быть сделано исключение по той причине, что речь шла о недавно покоренной провинции и Пилат мог действовать просто полицейскими методами. Но мы видим из рассказа евангелистов, что все-таки имело место некое судебное заседание. Пилат восседал на лифостротоне – на возвышении, судебном помосте. Видимо, там же стояло судейское кресло – он должен был сидеть при произнесении приговора.

И допрос Иисуса. Мы видим, что евангелисты немножко по-разному излагают эти обстоятельства. Кто-то подчеркивает колебания Пилата: он то входит, то выходит к толпе народа, потому что само судебное заседание было публичным, точно так же как и пытки, которые римская судебная власть широко использовала, бичевание и само вынесение смертного приговора.

У Иосифа Флавия есть интересная параллель, важная для интерпретации рассказа об Иисусе. Это рассказ о некоем человеке, которого звали Иисус, сын Анания. Флавий говорит, что за четыре года до начала Иудейской войны откуда-то из деревни пришел некий человек, который пророчествовал по улицам Иерусалима, говоря: «Горе тебе, Иерусалим! Горе храму! Горе народу!» После того, как его несколько раз избили местные жители, а он продолжал говорить это свое пророчество, упорствовал, иудейский суд приговорил его к бичеванию. Затем его отдали в руку прокуратору Альбину. Альбин не нашел в нем достаточной вины, сочтя его сумасшедшим, и его отпустили. Потом, правда, он погиб от камнеметной машины уже во время осады Иерусалима.

Соответственно, бичевание, которому был предан Иисус, укладывалось в рамки римской традиции. Обычно перед распятием, чтобы увеличить мучения и кровопотерю, преступников подвергали еще и такому наказанию. С точки зрения римского законодательства, ключевым в осуждении Иисуса стало обвинение его в том, что оно провозгласил себя царем. Поскольку подобные претенденты на царский трон в Иудее уже появлялись, для Пилата появилось основание, чтобы увязать деятельность Иисуса с вот этими революционными движениями в Иудее.

Но проблема заключалась в том, что Иисус был схвачен без оружия. Видимо, по этой причине евангелисты и приводят рассказ о том, как один из учеников (Иоанн говорит, что это был апостол Петр) вытащил меч и отрубил ухо рабу первосвященника, но Иисус повелел ему прекратить сопротивление. Если бы сторонники Иисуса действительно были арестованы с оружием в руках, то у Пилата никаких оснований колебаться в вынесении приговора не было бы. И провозглашение себя Мессией, соответственно, претендентом на место царя Давида, естественно, повело бы к смертной казни.

Иудейские власти отмечали также то, что Иисус говорил против храма. С точки зрения иудейского законодательства это могло послужить основанием для вынесения приговора, но тогда был бы приговор к казни через побиение камнями. В данном же случае мы видим, что основным стало все-таки то, что Иисус говорил о себе как о Мессии. И табличка, которая была прибита к кресту – «Царь Иудейский» – видимо, действительно является историческим свидетельством, отражающим тот приговор, который был вынесен судом Пилата. Евангелисты говорят, что иудейские власти пытались, даже требовали переинтерпретировать эту табличку и написать, что это Иисус сам себя так называл. Но для Пилата и римлян, наоборот, публичная казнь царя иудейского была одним из важных элементов пропаганды, чтобы сломить дух сопротивления иудейского народа, который бы видел, что происходит с теми, кто восстает против римской власти.

Ну и, наконец, пасхальная амнистия, тот шанс, который был у Пилата, отпустить Иисуса вопреки мнению первосвященников и старейшин иудейского народа. Такой обычай действительно существовал. Но вопрос опять же заключается в том, когда была иудейская Пасха. Смысл отпускать преступника на Пасху был в том, чтобы он смог принять участие в пасхальном торжестве. Соответственно, это должно было происходить 14 нисана, тогда как вроде бы у евангелистов речь идет о 15-м. Евангелист Иоанн говорит, что суббота, следующая за пятницей, когда происходило распятие, была днем великим. Почему суббота называется великим днем? Либо по той причине, что, с точки зрения Иоанна, она совпала с Пасхой, либо по той причине, что в соответствии с саддукейской традицией от первой пасхальной субботы велся отсчет дней до праздника Пятидесятницы.

Почему возникает такое хронологическое расхождение? Возможно, причина в том, что во время земной жизни Иисуса Христа день приготовления к празднику Пасхи, т.е. день, когда уничтожалось все квасное в домах и когда приносились в жертву пасхальные агнцы, стал считаться уже как бы началом пасхального торжества. Соответственно, вот эта нечеткость терминологии, когда евангелисты говорят о Пасхе («в первый день опресноков» у Матфея, у Марка – «первый день опресноков, когда заколали пасхального агнца», или у Луки: «настал день опресноков, в который надлежало заколать пасхального агнца»), говорит о том, что произошло уже такое смешение не только дня Пасхи с праздником пресных хлебов, но и вот этого первого дня, когда еще готовились к пасхальному торжеству – этот день уже стал считаться первым днем праздника пресных хлебов, хотя на самом деле первый день был 15 нисана, а не 14-го.

Соответственно, те нюансы, которые мы видим в повествовании о Страстях – скажем, что Симон Киринеянин, который помогал Иисусу нести крест, возвращался с поля, когда его остановили для этого дела. Мог ли иудей идти с работы, если это уже был день 15 нисана, т.е. день самого праздника? И первый день пресных хлебов, и праздника Пасхи? Этот день, очевидно, был нерабочим. Мог ли Иосиф Аримафейский купить плащаницу, в соответствии со свидетельством евангелиста Марка, если это был уже день пасхи, а не он только еще предстоял на следующий день? Могли ли действительно проводить заседание суда в пасхальную ночь, или все-таки произошло в таком случае некое нарушение? Возможно, что действительно в данном случае хронология евангелиста Иоанна лучше объясняет вот эти расхождения. С другой стороны, скажем, тот же Симон Киринеянин мог идти не с работы, а просто жить за городом и возвращаться с поля, не нарушая пасхального торжества. То же самое относится ко многим другим нюансам повествования о Страстях.

Материалы