12/12. Жизнь первых христиан

04.11.2018. APCNEWS.RU.    Устройство и практики раннехристианских общин.

Об этом  Служба новостей APCNEWS.RU со ссылкой на сайт Magisteria.ru.

Старшинство и иерархия в ранней церкви

Во второй половине I века христианские общины уже достаточно широко распространились по Средиземноморью и присутствовали во многих крупных городах и не очень крупных селениях. Конечно же, возникает вопрос, как они взаимодействовали между собой, каким образом происходило управление этими общинами. Об этом я уже немного сказал в лекции об апостоле Павле, сейчас скажу еще чуть подробнее. Как я говорил, большую роль на первом этапе играли, можно так сказать, церкви-матери, первые крупные общины Иерусалима и Антиохии, от которых зависели и от которых, собственно, произошли многие другие общины в Средиземноморье, прежде всего в Восточном Средиземноморье.

На первоначальном этапе во главе церкви стояли апостолы, и причем чаще всего это было не единоличное управление, а управление некоей группой или советом. Вообще в окружающем христиан мире мы практически не находим таких строго иерархических структур, наверное, за исключением римской армии. Во всех остальных случаях мы имеем дело с выборными должностями, с участием в управлении многих людей, скажем, если речь идет о полисных структурах, то граждан этого полиса. Чаще всего это власть сменяемая, не пожизненная и, в основном, неоплачиваемая. С развитием римской бюрократической системы эта ситуация стала меняться, но, конечно же, церковь в I веке и в начале II представляла собой все-таки еще не строго иерархическую систему.

Ортодоксальный и католический подход к истории ранней церкви заключается в том, что обычно говорится о том, что какое устройство церкви существует сейчас, так оно существовало и во времена апостолов и что большинство церковных служений восходят непосредственно к Иисусу Христу или установлены самими апостолами. Протестантский подход — ученые, принадлежащие к протестантским конфессиям, особенно в XIX веке и в первой половине XX, постарались оспорить эти тезисы, и, конечно, во многом стало принято говорить о том, что епископское служение является чем-то вторичным, привнесенным.

Сейчас очень часто можно встретить тезис о том, что ранняя церковь представляла собой некое харизматическое сообщество: в состав общин входили люди глубоко верующие, целеустремленные, готовые пожертвовать собой ради веры. И только по мере угасания такого первохристианского энтузиазма, действия в христианах Святого Духа возобладали некие легалистские институты, и постепенно церковь перешла под управление епископальных структур.

В действительности, конечно, ситуация была гораздо сложнее. Причина появления епископского служения заключается в обстоятельствах жизни и устройстве церковных общин. Как я уже говорил, изначально церкви управлялись из единого центра, и именно по этой причине апостолы были вынуждены регулярно совершать апостольские визиты по основанным ими общинам, решать какие-то споры, конфликты и затем возвращаться обратно в церковь-матерь. Но из-за того, что на Востоке произошли разного рода нестроения и общины на местах, наоборот, усилились и выросли численно, ситуация стала меняться и стало уже физически невозможно управлять церковными общинами удаленно.

По этой причине, как мы видим уже из описаний в книге Деяний апостольских, апостолы оставляли своими местоблюстителями или некими преемниками лиц, которые в новозаветных текстах именуются либо епископами, либо пресвитерами. Конечно, протестантская традиция настаивает на том, что пресвитеры предшествовали епископам и только впоследствии старший из пресвитеров стал именоваться епископом, и таким образом образовался так называемый монархический епископат: вся власть в общине стала принадлежать епископу.

На самом деле ситуация несколько иная. Некоторые католические ученые настаивают на том, что даже если термин «епископ» не употреблялся строго на начальном этапе, то сами функции, то есть лица, которые осуществляли епископское служение, неважно, как они назывались (предстоятелями, владыками, пресвитерами), они уже существовали на начальном этапе, потому что кто-то должен был возглавлять и каким-то образом организовывать эти общины и их жизнь.

Действительно, в книге Деяний, когда говорится об избрании на место отпавшего Иуды апостола Матфия, то приводится стих из Писания: «Епископство его примет другой». Это говорит о том, что в момент написания книги Деяний термин «епископство» еще не воспринимался как узкоспециальный, то есть это еще было достаточно обычное слово, не говорящее о каком-то конкретном служении.

Кроме того, термин «пресвитер», который достаточно часто встречается в Новом Завете, в большинстве случаев следует переводить как «старец», а не как «пресвитер» в смысле степени церковного служения. Поэтому современные исследователи говорят о том, что между епископом и пресвитером нет иерархического различия, но есть различие сущностное, что пресвитер — это то, что относится скорее к статусу человека, то есть это те, кто раньше обратился в веру, или те, кто обладает личным авторитетом в общине, то есть старцы, даже в том смысле, как этот термин сейчас употребляется в православной традиции, тогда как епископ — это уже указание на те функции, которые данное лицо осуществляет.

По этой причине в раннехристианской литературе мы чаще встречаем связку «епископы и дьяконы» как два разных служения, а вот эта трехчленная иерархия «епископы, пресвитеры и дьяконы» формируется только во II веке, и поэтому очень часто мы видим и в книге Деяний, и в пасторских посланиях как те, кого называют пресвитерами, абзацем или двумя ниже будут именоваться епископами, и наоборот.

Откуда появилось слово «епископ», что оно означает? Как известно, великий писатель Лев Толстой очень интересовался жизнью Ранней Церкви, переводил и Новый Завет, и, скажем, такой раннехристианский памятник, как «Учение двенадцати апостолов». Он придерживался той точки зрения, что епископы действительно как бы угашали раннехристианский энтузиазм и что появление епископов — это негативное явление, и поэтому он слово «епископ» переводил как «надзиратель». Действительно, у него есть такое значение, но мне кажется, что более правильно его переводить именно словом «блюститель», то есть тот, кто поставлен кем-то для пасения стада, то есть это пастырь, назначенный кем-то.

В античном мире слово «епископ» чаще употреблялось по отношению к служащим, которые наблюдали, надзирали за какими-то хозяйственными работами. Это могло быть и при храмах, но чаще речь шла именно о работе в портовых учреждениях, каких-то общественных работах и т.д. В ветхозаветной традиции или, скажем так, в иудейской традиции есть некое похожее служение, которое называется в источниках «пакид» или «мебаккер». Это священник, который занимался отбором жертвенных животных, оценивал, насколько они чистые и подходят для принесения в жертву в храме.

Но, как бы ни хотели многие исследователи вывести епископское служение из каких-то иудейских истоков, не получается, и мы видим просто по упоминаниям в раннехристианской литературе, что епископы — это те, кто находится, скорее, за пределами Палестины, то есть это те, кто находится уже в общинах, основанных в языческом мире. Сейчас, конечно, стараются некоторые исследователи придать ранней церкви некое подобие синагогального устройства, скажем, отождествляя пресвитеров с иудейскими старцами, а дьяконов — с хазанами в синагоге, которые отвечали в том числе за чтение Писания, и те же функции мы видим у раннехристианских дьяконов. Но в действительности, скорее, следует говорить о том, что и та и другая традиция находились под влиянием или развивались в русле вообще эллинистических представлений об устройстве общинной жизни и управлении ею.

«У друзей все общее»

Когда евангелист Лука описывает первохристианскую общину, то первое, что он отмечает, — это то, что у христиан было все общее, и то, что происходило обобществление имущества. И приводятся примеры, когда, скажем, если кто-то утаивал свое имущество, то он подвергался небесной каре за это: случай с Ананией и Сапфирой, описанный в книге Деяний, например (Деян 5:1-11).

Когда были открыты кумранские рукописи, появилась гипотеза о том, что первая церковь каким-то образом связана с тем общинным устройством, тоже с обобществлением имущества, которое описывается у кумранитов. Но если взглянуть шире на античный контекст, то мы увидим, что такое представление об общем имуществе, о том, что люди могут жить вместе и взаимодействовать, было достаточно распространено в античном мире, конечно, не всегда до такой крайней степени, как полный отказ от личного имущества, но, скажем, вот у Плутарха встречается такое выражение «у друзей все общее», то есть как некий высший идеал.

Дружба очень почиталась в античности как одно из самых высоких чувств. Вот это стремление иметь все общее в античности присутствовало, хотя на практике осуществлялось по-разному, и с этой точки зрения христианские общины не были чем-то чужеродным для античного мира, и во многом они походили на римские коллегии или содалиции. Это добровольные организации граждан, общины, которые существовали в разных формах с древнейших времен, еще с эпохи архаичного Рима, подобные объединения были и в Древней Греции. Это были как религиозные коллегии, так и, скажем, какие-то ремесленные гильдии, погребальные братства, и они, конечно, пользовались разной степенью признания со стороны римского законодательства. Соответственно, признанные римским законом коллегии, такие объединения имели право иметь общее имущество, передавать его по наследству, сохраняя за общиной, иметь право на общественные здания, принадлежащие этой коллегии, и т.д.

Для христиан это признание оказалось крайне трудным. Связано это было с тем, что долгое время христиане не могли найти свою нишу в римском обществе, отделившись от иудеев, а ключевой, наверное, точкой в этом разрыве стало введение налога на иудейство при императоре Траяне (98—117 г. н.э.), когда перед христианами встал выбор: либо они платят, как иудеи, этот налог, либо они отделяются, но тогда они лишаются тех привилегий, которыми обладали иудейские общины. И вот конфликт, который в дальнейшем развивался из-за императорского культа, во многом связан именно с этим, потому что для иудеев здесь были послабления, а для христиан, как жителей Римской империи, не было, и поэтому римские власти видели в них некие организации с политическим подтекстом, не признающие власть римского императора, отказываясь участвовать в его культе, приносить жертвы.

Церковь как большая семья

Для ранней церкви очень важно то, где собственно происходили собрания первых христиан. Если мы углубимся в этот вопрос, то мы во многом поймем и устроение ранней церкви, и причины, по которым, скажем, те или иные установления были приняты. Часто в литературе встречается такой образ первых христиан, как людей из низов общества, преимущественно из рабов, которые собираются по ночам где-то в катакомбах и при свете факелов тайно совершают свои обряды, никому не рассказывая об этом, храня все это в строжайшей тайне. Собственно вот эта сокрытость вызывала у римских властей подозрение, что христианство — это что-то вроде культа Вакха, тех вакханалий, которые когда-то, еще в эпоху Римской республики, были строжайше запрещены по причине беспорядков, которые из-за них проистекали.

В действительности первые христианские общины состояли из самых обычных жителей Римской империи из практически всех слоев общества. Мы видим и в Евангелии, и в апостольских посланиях упоминание множества лиц достаточно высокого положения, множества лиц и мужского, и женского пола. И вот это разнообразие — видимо, то, что отличало первых христиан от многих других коллегий, которые часто формировались или по социальному признаку, включая лиц или одного социального слоя, или одной профессии, или строго ограничивая участие по половому признаку, разделяя, что это только мужские коллегии, это строго женские, не смешивая их.

Так вот, в книге Деяний мы встречаемся с таким явлением, как «крещение домов», и впоследствии апостол Павел в посланиях тоже часто обращается и говорит о существовании домашних церквей. Это не какая-то маргинальная вещь, а это как раз самый фундамент и суть первохристианских общин. Первые христиане собирались для совершения богослужения и общения в домах частных граждан, и сама Церковь представлялась как некая семья, большая семья, в которой все друг другу являются братьями, сестрами, отцами и детьми. Причем часто это было и фактически так, поскольку в Римской империи глава семейства обладал всей полнотой власти над своими домашними: детьми, женой, рабами, теми, кто проживал в его доме. Только отец семейства воспринимался римским законом как юридическое лицо, с которым можно вести дела. В архаических нормах у отца семейства было распоряжение жизнью и смертью своих домашних, но в эпоху Римской империи, конечно, это уже было не совсем так, то есть существовали уже некие ограничения, скорее, этического характера.

Но тем не менее представления о том, что во главе церкви, церковной общины стоит заботливый отец семейства, существовали – и в новозаветных текстах, в посланиях прежде всего, мы часто видим обращение именно к домовладыкам. Целый ряд текстов идентифицируется учеными как так называемые заповеди для домовладык. В посланиях к Ефесянам, к Колоссянам, пасторских посланиях, в 1-м послании Петра мы часто можем встретить такие перечни заповедей, регулирующих отношения именно внутри такой большой семьи: как мужья должны относиться к женам, отцы к детям, как господа должны относиться к рабам. То есть заботой раннехристианских авторов было именно устроение этих больших общин, подобных большим семьям.

«Жены ваши в церквах да молчат»

Для античных коллегий и вообще в целом для жителей античного мира одним из, наверное, важнейших социальных институтов были совместные трапезы. Сейчас, конечно, мы тоже собираемся, отмечая какие-то праздники или события, встречаемся с друзьями, но в античном мире это происходило на регулярной основе, то есть каждый свободный гражданин либо сам кого-то приглашал к себе в гости, либо был приглашаем к кому-то еще, и это участие в совместных трапезах было одним из основных проявлений общественной жизни.

При этом граница между общественным и частным в античности проходила не совсем там, где она проходит, по нашим представлениям, сейчас. У нас сейчас есть четкое представление, что пространство, которое находится за дверью нашего дома, является общественным, то, что находится внутри, — это частное. Но в античности эта граница была несколько смещена, поэтому, скажем, то место, где принимали гостей, скорее, представлялось именно как пространство для социального общения.

Но при этом в домах были внутренние покои, и здесь происходила такая перемена. Если женщины в античности в социальном пространстве обладали минимальным количеством прав, если, конечно, они не были богатыми наследницами своих отцов или мужей, и тогда они становились действительно уже и с точки зрения законодательства юридически признанными лицами — вот эти богатые матроны, которые играли и в раннем христианстве значимую роль, — то во внутреннем пространстве дома именно женщины обладали такой значительной властью.

Почему это важно именно для понимания ситуации в ранней церкви? У апостола Павла мы в 1-м послании к Коринфянам встречаем продолжительное рассуждение о том, что женщины должны в церкви молчать и что во время церковного собрания женщина должна покрывать голову платком. Существует масса толкований этих мест, но, наверное, самое очевидное объяснение связано именно с этой ситуацией, что если церковь представляла собой общину, которая собирается в частном доме, то, конечно, было очень важно разграничить частное и общественное.

Если какая-то семья принимает у себя апостолов и других христиан, то нужно четко определить, что в момент церковного собрания, которое апостол Павел не случайно именует «Трапезой Господней», указывая на то, что именно Господь в данный момент является хозяином, даже если этот дом принадлежит другому хозяину, частному лицу, то власть женщины внутри дома как распорядительницы хозяйства, конечно, должна быть ограничена. Поэтому апостол и говорит, что женщина не должна вмешиваться в проведение церковного собрания.

В античных, греко-римских традициях проведения трапез женщины чаще полностью исключались, если это не было каким-то семейным, конечно, торжеством, брачным или, наоборот, погребальным пиром. В этих регулярных собраниях женщины чаще совсем исключались, но в ранней церкви они не исключались, и они могли принимать участие наравне с мужчинами. Поэтому, конечно, было очень важно определить кто что может делать, где проходит граница между церковным и частным.

Античная традиция общих трапез

Кроме того, надо сказать особо об античной традиции проведения трапез. Она тоже проливает свет на раннехристианскую практику. В античном мире как у древних греков, так и у древних римлян основная трапеза, «дейпнон» (вечеря) проводилась ближе к окончанию рабочего дня. Завтрак и еда в течение дня чаще были легкими, а основная трапеза, которую мы называем обедом, совершалась ближе к вечеру.

Но обычно, если речь идет именно о свободных, полноправных гражданах, такая трапеза состояла из двух частей: первая часть — это собственно вкушение пищи из разного набора блюд, а вторая часть — это пир, или симпосий, конвивиум, который заключался в том, что разливалось вино, это сопровождалось беседами, пением, какими-то разного рода развлечениями, игрой на музыкальных инструментах. Этот пир, связанный с испитием вина, продолжался уже достаточно длительное время, часто за полночь и, конечно, в каких-то случаях и до утра.

Эта традиция уходит глубоко корнями в античную культуру, и мы видим массу примеров в античной литературе – и в классической («Пир» у Платона, у Ксенофонта), и в источниках, более близких ко времени распространения христианства, скажем, пир Трималхиона у Петрония, «Пир мудрецов» Афинея, у Плутарха «Застольные беседы», «Пир семи мудрецов» и т.д. То есть этот образ пира — это то, что составляло существенную, значимую часть жизни обычных граждан Римской империи. Соответственно, вот эта традиция не была чисто светской.

В античности очень сложно провести границу между светскими обычаями, обрядами и практиками и религиозно окрашенными или полностью религиозными ритуалами. Каждый такой пир мог сопровождаться у язычников, скажем, возлиянием языческим богам или принесением каких-то жертв. Соответственно, то место, где проводился пир, оно же одновременно могло находиться либо рядом с храмом, либо в самом храме. Там могли присутствовать жертвенники, на которых проводились такого рода обряды. И, соответственно, для первых христиан участие или неучастие в трапезах с язычниками — это был достаточно серьезный вопрос, точно так же как для иудеев или христиан, придерживающихся иудейского Закона, стоял вопрос о том, можно ли разделять трапезу с христианами, обратившимися из язычества.

У апостола Павла мы тоже находим массу рассуждений на эту тему. Его позиция заключалась в том, что, скажем, мясо и любые другие продукты, приобретенные у язычников на рынках, следует вкушать без каких-либо колебаний или сомнений, то есть отказаться от практики диетарных законов, характерной для иудеев, но при этом, если точно известно, что данный продукт как-то связан с языческими обычаями, то в этом случае следует отказываться и не вводить в смущение остальных.

Места церковных собраний

Место, где проводились языческие пиры, чаще всего представляло собой так называемый триклиний, то есть это три больших ложа, расположенных П-образно. В обычном доме такой триклиний вмещал 9 человек пирующих, что, соответственно, сразу же ставит вопрос о численности первохристианских общин. Если возникала такая потребность для регулярных собраний первых христиан, то как и где они могли размещаться? Самый простой вариант — это организовывать такие встречи во дворе дома, но понятно, что есть разные погодные условия ну и плюс разное отношение со стороны соседей. То есть до легализации христианства в IV веке, конечно, распевание гимнов, вознесение молитв в открытую было все-таки вряд ли возможно.

Опять же здесь тоже нужно отметить античные представления о молитвах. Хотя в Евангелии мы встречаем учение Спасителя о том, что молитва подлинная должна совершаться в сердце, что если кто-то хочет действительно помолиться, то он должен закрыть дверь и делать это в тайне, но при этом мы встречаем массу указаний на то, что первые христиане молились, подобно иудеям и язычникам, вслух и что проговаривание молитв имело все-таки большое значение. Скажем, в языческой римской традиции, когда жрецы произносили молитву, был специальный человек, который следил за тем, чтобы они не упустили ни одного слова из этой молитвы и не исказили его, потому что это считалось влекущим за собой какие-то негативные последствия.

Молитвы, конечно, совершались внешне очень заметным образом. В 1-м послании к Тимофею мы читаем: «Желаю, чтобы на всяком месте произносили молитвы мужи, воздевая чистые руки без гнева и сомнения» (1 Тим 2:8). То есть так же, как мы видим в иудейской традиции, благочестивые люди могли останавливаться на перекрестках дорог или в каких-то местах и картинно воздевать руки и громко молиться. В принципе, такое встречалось и в христианской традиции, и по крайней мере внутри общин это было вполне естественно.

Соответственно, возникал вопрос, где можно было проводить такие собрания, чтобы церковь могла собираться. В римской Остии был раскопан дом, который принадлежал коллегии плотников, то есть это дом, который, видимо, специально был оборудован для регулярных встреч этой коллегии, и вот в этом доме уже были достаточно большего размера триклинии, которые вмещали уже по крайней мере 36 человек, но большего размера уже, конечно, невозможно было себе представить. Из этого можно сделать такой вывод, что раннехристианские общины все-таки были достаточно небольшими, в одном городе чаще всего была не одна община, а несколько.

Конечно, возникает вопрос, собирались ли регулярно поголовно все христиане, пусть в нескольких местах, но в полном составе. Здесь тоже можно усомниться в том, что действительно первые христиане были столь ревностны, чтобы обязательно в полном составе регулярно приходить на такие встречи. Возможно, что дети, слуги, жены могли все-таки оставаться дома, а отцы семейств как представители приходить на такие собрания.

В последующей традиции, когда у церкви все-таки появились общественные здания для собраний и когда, скажем, в IV веке императоры стали строить уже просторные базилики для церковных собраний, если посчитать количество христиан в соотношении с пространством, которое было доступно для молитвенных собраний, видно, что это количество христиан все равно, даже в таких больших местах, в полном составе никогда бы не поместилось.

Исследователи говорят о том, что многие христиане практиковали такие более частные, что ли, обряды и ритуалы, которые особенно были связаны с почитанием усопших. И сейчас, скажем, в России, в православной традиции, после церковного возрождения часто можно встретить утверждение о том, что те, кто выбирает пойти на Пасху на кладбище, а не в церковь, следуют неким языческим обычаям и что на самом деле нужно делать выбор в пользу церковного собрания. Но, скорее всего, если смотреть на раннехристианскую традицию, такое различие существовало уже, видимо, и в ту эпоху, то есть не все христиане поголовно присоединялись к общей молитве. Кто-то из них предпочитал и более частным образом возносить молитвы, в том числе совершая их на кладбищах или в местах упокоения мучеников и тому подобное.

День Господень

Что касается времени для собраний, сохранился целый ряд памятников, уставов античных коллегий, где представлен календарь на весь год, особые дни, когда те или иные коллегии должны были собираться для совместных трапез. Известно, скажем, что в философских школах, тоже организованных подобно коллегиям, часто было принято собираться в начале недели и отмечать совместной трапезой первый день недели.

В христианской традиции очень рано установилась практика собираться по воскресным дням, и так же как трапеза христиан именовалась Господней, точно так же и день, в который они собирались, очень рано стал именоваться днем Господним или воскресным днем. Происхождение этого обычая исследователями оценивается по-разному. Одни считают, что традиция собираться в воскресный день связана с тем, что первые христиане соблюдали Закон Моисеев, и, соответственно, в субботу они должны были либо собираться в синагогах, либо отдельно, но не могли, будучи ограничены Законом, проводить свои обряды в полной мере, и только по окончании субботнего покоя они наконец собирались и тогда уже праздновали именно христианские обряды.

Другие указывают на то, что эта традиция может уходить корнями в события, связанные с Воскресением Христовым, что если именно в первый день недели была обнаружена пустая гробница, а потом, согласно Евангелиям, как раз спустя неделю Христос явился своим ученикам и потом это явление еще раз повторилось, то вот этот обычай, вспоминать явление воскресшего Христа именно в день после субботы, стал некоей устоявшейся практикой. Третья точка зрения заключается в том, что в античном мире каждый день недели связывался с той или иной планетой, и воскресный день вот в этой планетарной античной неделе связывался с днем солнца. И если у первых христиан образ Христа как солнца, правда, имел некое особое для них значение, то выделение этого дня, в общем, было каким-то образом обосновано.

Но в любом случае этот день не был в Римской империи нерабочим, и это вызывало определенного рода трудности для раннехристианских собраний. Причем, как мы видим из раннехристианских источников, в соответствии с античной традицией собирались преимущественно вечером, и перенесение основного церковного собрания на утренние часы, видимо, произошло под влиянием неких социальных норм уже во II-III веке. Связано это было с тем, что не все семьи христиан были полностью христианскими, то есть, скажем, жены-христианки не могли покидать своих мужей и уходить ночью на некие собрания, и поэтому в целях снисхождения и удобства эти собрания были передвинуты на утренние часы.

Но это перемещение произошло уже и параллельно с переосмыслением. Если для первых христиан трапеза Господня представляла собой полноценную трапезу, то есть не было жесткого разграничения между обрядом Евхаристии, связанным с освещением хлеба и вина, и обычной трапезой общины, то вот на протяжении II и особенно в III веке это разграничение уже достаточно четко происходит.

Если мы посмотрим, как апостол Павел описывает раннехристианское собрание, то мы эти нюансы увидим. Вот что он пишет в 1-м послании к Коринфянам: «предлагая сие, не хвалю вас, что вы собираетесь не на лучшее, а на худшее. Ибо, во-первых, слышу, что, когда вы собираетесь в церковь, между вами бывают разделения, чему отчасти и верю. Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные. Далее, вы собираетесь, так, что это не значит вкушать вечерю Господню; ибо всякий поспешает прежде других есть свою пищу, так что иной бывает голоден, а иной упивается. Разве у вас нет домов на то, чтобы есть и пить? Или пренебрегаете церковь Божию и унижаете неимущих? что сказать вам? похвалить ли вас за это? Не похвалю.» (1 Кор 11:17-22).

Действительно, в античной традиции собрания организовывались либо богатыми людьми, которые приглашали разделить с ними трапезу, — причем, если приходили бедные люди, то их обычно усаживали где-то с краю, либо допускали к общей трапезе уже позже, после того, как более знатные люди насытятся, — либо трапезы проводились вскладчину. Соответственно, вот этот обычай, видимо, отражен и здесь, когда апостол Павел осуждает тех, кто приносит с собой свою еду и сам же ее и съедает, не разделяя трапезу с другими членами первохристианской общины.

Далее Павел приводит предание, которое он получил, о том, как Господь совершил Тайную Вечерю накануне Своих страстей, и дальше он из этого делает вывод: «Посему, кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней. Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей. Ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем. Оттого многие из вас немощны и больны и немало умирает. Ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы. Будучи же судимы, наказываемся от Господа, чтобы не быть осужденными с миром. Посему, братия мои, собираясь на вечерю, друг друга ждите. А если кто голоден, пусть ест дома, чтобы собираться вам не на осуждение. Прочее устрою, когда приду.» (1 Кор 11:27-34).

Мы видим, что Павел уже говорит о том, что необходимо все-таки делать некоторое разграничение: вечеря с едой должна совершаться чинно, без спешки, без раздоров, и то, что в античной традиции представляло собой симпосий, у первых христиан получило уже религиозное наполнение. Поэтому апостол Павел и говорит, что «мы напоены одним духом», то есть вот это испитие вина, которое у греков и римлян представляло некое развлечение и отдых, у христиан было связано уже с церковной жизнью, с некими духовными практиками. Подобно тому, как греки и римляне и даже иудеи распевали некие песни на пирах или что-то читали, то у христиан мы видим, по описанию апостола Павла в последующих главах Послания к Коринфянам, совершались пророчества, говорение языками, обсуждение Священного Писания, толкование его.

Хотя некоторые исследователи говорят о том, что это разные собрания — одно собрание связано с трапезой, а другое связано с обсуждением Писания и молитвой — или что это происходило в разных помещениях, но просто чисто с практической стороны никакого иного помещения, кроме собрания для совместных трапез, у первых христиан просто не было физически. И те же самые молитвы или чтение Писания — все это происходило в контексте вот этого пира, церковного торжества, которое Павел именует трапезой Господней. Поэтому Павел и пытается как-то упорядочить и провести некое разграничение, указать на то, что церковная практика должна быть более строгой, чем языческие пиры.

Глоссолалия

Что касается вот этого говорения языками, или глоссолалии, это тоже обычай, который ушел из церковной жизни к середине II века. Последние упоминания о существовании такой традиции встречаются у Иринея Лионского (ок. 130—202). До сих пор непонятно, что же это такое было, то есть какие-то экстатические проявления с говорением неких даже не слов, а произнесением неких звуков либо это было говорение на каких-то иностранных языках. То, как это описывает апостол Павел, и то, как это явление представлено в книге Деяний, приводит исследователей к разным выводам.

В книге Деяний (Деян 2), очевидно, это имеет некое педагогическое или миссионерское значение, что собравшиеся на Пятидесятницу со всех краев земли иудеи, прозелиты и язычники, прибывшие в Иерусалим на Пасху, слышали апостолов, говорящих каждый на своем наречии. Хотя апостолы специально не изучали этих языков, но вот по воздействию Святого Духа, ради проповеди они получили такой дар.

У апостола Павла, наоборот, представлено это таким образом, что приходящим в собрание неверующим или язычникам представляется, что люди, говорящие языками, беснуются и что они говорят нечто нечленораздельное. Поэтому апостол говорит, что в общине обязательно должен быть человек, который бы говорение языками истолковывал (1 Кор 14:6-19).

Водное крещение

Что касается вхождения в первохристианскую общину, конечно, церковь унаследовала от времен земной жизни Спасителя и от Его первых учеников тот обряд, который совершал Иоанн Креститель, то есть погружение в воду, но вот это крещение получило в ранней церкви уже несколько иное наполнение, чем это было у Иоанна Крестителя. Если у Иоанна это был некий обряд, с одной стороны, коллективного покаяния, а с другой стороны, ожидания пришествия Мессии, то в ранней церкви этот обряд истолковывался либо как необходимый для получения дара Святого Духа, либо как символ соумирания со Христом, отдания себя Христу и таким образом присоединения к Церкви, то есть как своего рода инициация. Если в иудейской традиции или в языческой обряды, связанные с водой, были регулярными, то в церкви это, несомненно, был обряд перехода, то есть это то, что означало некий коренной перелом в жизни человека. В книге Деяний мы видим целый ряд примеров, которые носят не столько исторический, сколько типологический характер.

В самом начале описывается массовое крещение после проповеди апостола Петра. Если в нормальной, стандартной ситуации те, кто принимает крещение, сразу же получают дар Святого Духа (Деян 2:38-42), то дальше дееписатель представляет разные спорные, проблемные ситуации для Ранней Церкви, скажем, крещение самарян (Деян 8:5-17). Самаряне, с точки зрения иудеев, — это те, кто отпали от истинной веры в Бога и чьи обряды не могут быть признаны. Соответственно, с точки зрения христиан, не очень понятно кто такие самаряне. Это вроде бы и не язычники, поскольку веруют в Единого Бога, с другой стороны, не иудеи, потому что иудеями не признаются. И здесь мы видим дополнение обрядовой стороны возложением на них рук апостолов.

То же самое с крещением евнуха (Деян 8:26-39). Евнухи, с точки зрения иудейского Закона, не могли стать наследниками обетований, то есть так же как разного рода увечные люди не считались принадлежащими к святым, избранным, способным, так сказать, получить спасение. Мы видим на примере этого евнуха, что он принимается в церковь, крестится апостолом Филиппом, проезжая просто мимо первой попавшейся реки и просто исповедав веру в Иисуса Христа, без какого-либо предварительного приготовления, без длительного научения и без каких-то дополнительных обрядов.

С точки зрения иудейской традиции, самой подходящей водой для совершения религиозных омовений была вода дождевая, которая собиралась в цистерны. Чуть ниже уровнем считалась вода проточная, так называемая «живая» вода в реке, и поэтому античные синагоги часто, особенно в диаспоре, строились именно возле реки, чтобы всегда был доступ к такой воде для совершения омовений. При этом, скажем, Иордан, с точки зрения раввинов, считался нечистой рекой, неподходящей для омовений.

У первых христиан мы видим то же самое отношение, что самая подходящая вода — проточная. Как сказано в «Дидахе», если проточной воды нет, то можно использовать воду и стоячую, в бассейнах, теплую воду, как она называется в «Дидахе», или даже возливать воду трижды на голову. Соответственно, вот это возливание воды — это то, что уже отличает христиан от традиции Иоанна Крестителя с его погружением в воду, но сохраняет символику воды небесной, которая ниспадает с неба, или, скажем, дождя, который являлся в Ветхом Завете мессианским символом.

Крещение апостола Павла — это тоже проблемная ситуация: гонитель христиан вдруг чудесным образом обращается к вере и хочет принять крещение (Деян 9:10-19). И здесь мы тоже видим как этот обряд дополняется возложением рук апостола, апостола Анании, который исцеляет при этом Павла. Ну и, наконец, такая же проблемная ситуация — это последователи Иоанна Крестителя, которые, как оказалось, существуют отдельно от ранней церкви, и апостол Павел встречает их в Эфесе, в Малой Азии. И здесь то же самое: после краткой проповеди они принимают крещение, которое дополняется возложением на них рук.

Покаянная практика

Что касается представления о грехе, о покаянии, об исповеди, в церковной традиции часто можно встретить утверждение о том, что все первые христиане были святыми, безгрешными и только со временем церковь перестала быть той «чистой девой», которой она была в апостольскую эпоху. Но если мы обратимся к новозаветным текстам, то мы увидим, что апостолы все-таки не испытывали иллюзий относительно человеческой природы. И в 1-м послании Иоанна, и у апостола Павла во многих его посланиях говорится о том, что все-таки христиане, принявшие крещение, впоследствии согрешают, и не только какими-то небольшими проступками, но и достаточно серьезными грехами. Соответственно, в ранней церкви встал вопрос, что с такими лицами делать. Здесь мы тоже видим отличие от последующей церковной традиции.

Павел, когда обращается к церковным общинам и разбирает вопросы о тех или иных грешниках, то он никогда не обращается к лицам, занимающим какой-то пост. Он всегда обращается ко всей общине в целом. И, соответственно, в «Дидахе» и во многих других памятниках говорится о том, что именно вся община рассматривает вопрос о грешниках. Покаяние в грехах, по совету раннехристианских авторов, совершается друг перед другом, не перед каким-то иерархическим лицом, пресвитером или епископом, а, как наставляют раннехристианские авторы: «Признавайтесь друг пред другом в проступках и молитесь друг за друга» (Иак 5:13-18).

Соответственно, самым строгим наказанием выступает запрет участвовать в совместных трапезах и впоследствии просто изгнание из общины, что для вот этих небольших первохристианских общин было, с одной стороны, технически возможно осуществить, поскольку просто запирались двери дома и такой грешник не допускался на общую трапезу, с другой стороны, для человека, лишенного такого общения, это было серьезным наказанием, требующим изменения его поведения.

При этом мы уже в ранних памятниках встречаем сомнения в том, что вообще такой грешник, согрешивший после крещения, когда-либо вернется в полное общение. В Послании к Евреям Павел или кто-то от имени апостола Павла пишет так: «Невозможно — однажды просвещенных [то есть крестившихся], и вкусивших дара небесного [то есть участвовавших в Евхаристии], соделавшихся причастниками Духа Святого, вкусивших благого глагола Божия и сил будущего века, и отпадших опять обновлять покаянием, когда они снова распинают в себе Сына Божия и ругаются Ему» (Евр 6:4-6).

Отсюда уже во II и III веке произошли в церкви споры, касающиеся приема отпадших, особенно тех, кто участвовал в культе императора или выдавал властям церковные книги во время гонений. Там этот вопрос уже стал более острым просто в связи с численным ростом церкви и трудностью управления ею как домашними общинами.

Вот это разрастание церкви привело и к изменению функций епископа. Если на начальном этапе это тот, кто организовывает трапезу, следит за порядком во время этих трапез, то впоследствии епископ оказывается той фигурой, которая объединяет вокруг себя то множество общин, которые есть в одном городе. Особенно это было, скажем, важно и показательно для города Рима, города с миллионным населением, где христиане были рассеяны по всему городу, и, естественно, общение между ними было просто чисто технически затруднено. И если малая церковь могла, по слову апостола, видеть свое единство в приобщении от одного хлеба, вкушении от одного хлеба, то для такого большого количества общин нужна была некая единая центральная фигура, которая бы их всех объединяла. Поэтому во II веке мы видим уже вот это развитие идеи об апостольском преемстве, о том, что именно епископ собирает вокруг себя церковь, и кто разрывает общение с епископом, тот отделяется и от самой Церкви.

 Материалы